"Если поискать, то в родословной каждого француза можно найти русские корни.

Меня, например, многое связывает с Оренбургом."

(Морис Дрюон)

  Есть в Оренбурге на улице Кирова симпатичный дом, построенный на рубеже 19-20 веков, оформленный глазурованной плиткой глубокого синего цвета.

За воротами его скрывается увитый зеленью дворик, напоминающий южно-приморские городки.

  Считается, что этот дом некогда принадлежал купцу первой гильдии Антону Леску и его многочисленному семейству, хотя мнения местных краеведов на этот счет расходятся.  Но так или иначе, купец такой в истории Оренбурга был и оставил заметный след в памяти и истории не только Оренбурга, но и… Франции.

   Где Франция и где провинциальный Оренбург, имеете право спросить вы? И какая связь между хоть и богатым, но ничем не выдающимся оренбургским купцом, и европейской далёкой страной? Однако, как бы ни казалось это невероятным, но связь эта есть. Ибо тот самый оренбургский купец Антон Леск является дедом известного французского писателя Жозефа Кесселя и прадедом Мориса Дрюона, автора «Проклятых королей» и других исторических французских романов. Вот такие превратности судьбы.

   Антон Леск родился в Вильно, на самой границе тогдашней Российской империи, где существовала зона оседлости для евреев. Однако, парень был амбициозным и хотел большего, чем всю жизнь провести в небогатой еврейской общине. Потому он переехал в центральную Россию, где сколотил капитал на сельском хозяйстве, через подставных лиц скупив земельные участки в Самарской губернии. Быть владельцем собственной земли в тогдашней России еврею не позволялось. Однако, не имея гарантированных прав на своё имущество и своё дело, Антон Леск оказался весьма уязвим для шантажа и махинаций и едва не был разорён. Потому, дабы спасти оставшиеся капиталы и прочнее утвердить своё положение, он собрав все деньги, оставшиеся от продажи земельных участков, вложил их в новое дело – на этот раз в Оренбурге. Он открыл в нашем городе первый универсальный магазин, где можно было купить практически всё – от булавки до драгоценных камней и сельскохозяйственных орудий. Магазин занимал большую часть северного фасада Гостиного двора, выходящего на улицу Гостинодворскую (ныне Кирова), в нём работало около 80 человек продавцов, а девизом-слоганом стал «Шик, блеск – магазин Леск».

   Открытие одной из крупнейших в Оренбурге торговых точек, приносившей немалый доход, позволило Антону Леску вступить в первую купеческую гильдию, что обеспечило ему легальную возможность проживать в любом городе Российской империи, без риска быть сосланным на выделенные для проживания евреев приграничные земли. Постепенно бизнес Леска шагнул за границы Оренбурга, он открыл филиалы в Уфе, а также в Ташкенте и Самарканде. К тому времени семья разрослась, и Антон расширял бизнес, прежде всего заботясь о будущем детей. Всем им, не только сыновьям, но и трем дочерям – Татьяне, Марии и Раисе, он дал гимназическое образование, а затем сыновья отправились для продолжения учёбы в Германию. К слову, гимназию Леск едва ли не полностью содержал за свой счет, ибо был не просто богатеем, но и человеком весьма щедрой души, меценатом, потому в городе пользовался авторитетом, уважением и даже любовью. 

   Однако, для продолжения нашей истории нужно вернуться прежде всего к дочерям. Старшая Татьяна скоро вышла замуж и нашла себя в семейной гавани. Но не такова была Раиса. Девушка амбициозная, целеустремленная, она мечтала о независимости и карьере. Единственная профессия, которая в тот момент могла дать возможность еврейской девушке работать в крупных городах России – это медицина. И Раиса начала изучать её, хотя мечтала об актерской карьере. Но для этого сначала нужна была возможность переехать в столицу. Пока же Раиса устроилась (не без помощи многочисленных влиятельных знакомых отца) в аптеку, став первой в Оренбурге женщиной- помощником провизора. На такое чудо приходил смотреть весь город. Вскоре Раисе надоело чувствовать себя обезьянкой в зоопарке, и она приняла решение продолжать обучение за границей. Уехала сначала в швейцарскую Женеву, а затем во французский Монпелье. И вот именно там судьба свела её с Самуэлем Кесселем.

  Раиса имела репутацию то ли недотроги, то ли разочаровавшейся в любви. Во всяком случае даже робкие попытки ухаживания со стороны мужчин пресекала жёстко, раздавая пощёчины направо и налево. Самуэль же вообще был не слишком привлекателен, к тому же происходил из бедной семьи. Собственно, в Монпелье с дипломом врача он оказался чудом, вопреки уготованной ему судьбой и матерью необходимости стать нищим раввином в еврейской общине. Это был предел мечтаний для людей, его окружающих, и его родственники никак не могли понять, почему он стремиться к большему. Их жизнь сосредоточилась в замкнутом мирке резервации, из которого они не собирались выбираться и не думали, что дети их могут желать иной жизни. Тягу к знаниям в сыне поддерживал разве что отец, но он рано ушёл из жизни. Мечтой Самуэля был диплом врача и Франция, само название которой у него ассоциировалось со свободой. Ему повезло – талантливого паренька заметил крупный меценат барон Хирш, оплатив за счет средств своего благотворительного фонда обучение и проживание Самуэля во Франции, а затем и лечение, ибо до знакомства с бароном измученный вечным безденежьем, полуголодный, замерзающий Кессель едва не умер в Париже от туберкулёза. Именно по совету лечащих его врачей он перебрался в Монпелье, где климат был мягче и благоприятнее парижского. И именно его болезнь сблизила их с Раисой. Девушка самоотверженно ухаживала за Самуэлем, найдя в этом свой долг, призвание, предназначение. И весьма удивилась и разозлилась, когда узнала, что по городу ползают слухи об их с молодым врачом чувствах и отношениях. А потом задумалась. И решила выйти замуж, подумав, что целеустремлённый и амбициозный юноша ей вполне подходит, даром, что ни гроша за душой. Только по её требованию свадьба непременно должна была состояться в Оренбурге, у Лесков. Решили дождаться, когда Самуэль защитит диссертацию во Франции, и лишь потом ехать на родину.

   Потому свадьба, отложившаяся на пару лет, состоялась в 1895-ом. Антон Леск зятя одобрил – приглянулся характером и взглядами на жизнь. Родители невесты, конечно же, хотели бы оставить молодых в Оренбурге, но гордая Раиса от своей доли в наследстве и семейном бизнесе отказалась, решив, что в жизни они с мужем будут добиваться  всего сами. Практикующим врачом в Оренбурге Самуэль Кессель стать не мог – иностранные дипломы силы не имели, нужно было сдавать экзамены в России. Потому, пробыв в Оренбурге около месяца, молодожены уехали… в Аргентину. Там барон Хирш основал для евреев-переселенцев колонию, где и предложил работу Самуэлю. Не сказать, что это было очень выгодное предложение, но оно давало возможность приобрести опыт, повидать мир и заодно отблагодарить мецената, принявшего живое участие в судьбе Кесселя. Там, в аргентинской колонии барона Хирша, в 1898 году и родился первенец Раисы и Самуэля – Жозеф, любимый Йосенька, ставший впоследствии знаменитым французским писателем и соавтором гимна французского сопротивления  - «Песни партизан».

  Однако, аргентинский климат был суров и для ребёнка, и для слабого здоровьем отца, потому сходившая с ума от беспокойства и одиночества, почти не видевшая вечно занятого мужа Раиса по истечении контракта уговорила Самуэля не продлевать его, а вернуться в Россию или Францию.  Путь через океан вспоминался как кошмарный сон – сын серьёзно заболел, почти ничего не ел, в итоге в Оренбург привезли лишь тень ребёнка, на выздоровление которого уже и не надеялись. Но Лески и их многочисленные друзья и целый штат прислуги, окружив малыша заботой, сумели сотворить чудо – Жозеф поправился. А Раиса на чудесной загородной даче за Уралом родила второго сына – Лазаря.

   Появлению его на свет предшествовал пожар: загорелась часть дачи, напуганная мать и произвела его на свет раньше положенного срока. И сгорел он, как мотылёк в пламени костра. Ему прочили большое будущее: юный Лазарь Кессель осуществил несбывшуюся мечу своей матери – стал актером. Он обладал несомненным талантом, был окружен любовью и поклонницами, исполнен надежд… казалось бы, живи да радуйся. Но в возрасте 21 года он ушёл из жизни по собственной воле. Его сыну не было на тот момент и двух лет. Потому Морис Дрюон почти не помнил родного отца, но всю жизнь поддерживал близкие отношения с дядей Жозефом.

   Потом Кессели еще не раз приезжали в Оренбург. Дольше всего задержались в 1905-08 годах. Тогда Самуэль, видя, что жене хорошо лишь дома, в России, по которой она всегда безумно скучала, решил-таки завершить некогда начатое и получить, наконец, российский диплом врача. Это ему удалось, и некоторое время  он вёл приём пациентов в Оренбурге, по адресу дома тестя (о чем свидетельствуют объявления в старых газетах, найденных в архиве), однако, климат оренбургской степи безжалостен к легочным больным. У Самуэля к тому же началась стенокардия (грудная жаба). И тогда Раиса, как бы ни было тяжело, приняла решение уехать во Францию. Кессели поселились в Ницце и больше никогда уже не вернулись в Россию.

   Но приезжали дети и внуки. Сначала Жозеф, в первую мировую служивший в авиации во Владивостоке. А потом Морис. В 2003 году они прибыл в Москву, а там высказал желание однажды побывать в городе, где родился его отец и получил начальное образование любимый дядя. И фонд «Евразия» Игоря Храмова при участии В.Черномырдина организовал его поездку в Оренбург в том же году. Тогда в архивах области были найдены материалы, касающиеся семьи Лесков-Кесселей, которые легли в основу книги-биографии Мориса Дрюона (глав о российских корнях). Эти главы вместе с отрывками из биографии Жозефа Кесселя Ива Куррьера Игорь Храмов собрал в одну книгу, выпущенную нашим местным издательством. Большую часть информации почерпнула оттуда.

   И напоследок еще пара цитат, на этот раз принадлежавшие Жозефу Кесселю:

"Здесь полностью был заложен фундамент моего русского образования. Оренбург – это казаки, это торговые караваны, идущие из Афганистана. В степях были дачи - летние резиденции. В провинции в своём первозданном виде ещё сохранились персонажи Достоевского, Пушкина, Толстого, Чехова..."

   "К огромному караван-сараю, который назывался Меновым двором, из южных провинций прибывали караваны узбеков и киргизов, и зимой, и летом одетых в засаленные меха. Они гнали перед собой скот, тяжело нагруженных верблюдов... Меновая торговля ещё существовала в этом регионе с примитивными нравами, прежними устоями империи, заложенными ещё яицкими казаками в местах, где частично и зародился бунт Пугачева... Получив по обмену за свой товар нитки, сахар и свечи, они бродили по плохо мощенным улицам города, наполовину православного, наполовину мусульманского, где среди скромных деревянных домиков возвышались церкви с золочеными куполами и минареты мечетей. Вереницы верблюдов встречались с тройками, звеневшими бубенцами. Гарцевали на своих лошадях казаки. Пьяницы неповторимым ударом по дну откупоривали бутылки водки и, широко расставив ноги, пили прямо из горлышка, задрав голову, глядя в жаркое, безоблачное небо. Какая-то бессмысленная эквилибристика, этот гул колоколов, жуткая брань, религиозные песнопения - мощные, как орган, валенки, тулупы, лапти, самовары, мужики, преклонившие колени, проходя мимо храмов, мистические крестные ходы с иконами... Нетрудно представить себе, какое чувство удивления и восхищения могло охватить семилетнего ребенка, приехавшего из Франции. У меня все время было впечатление, что я нахожусь внутри некой декорации с придуманными персонажами, которыми специально для меня управляет чудесный и добрый сказочник."