Стихи и проза

[Малов Сергей]

Пару лет назад я никак не мог избавиться от привычки сочинять рифмой. Сочинительство рифмой (рифмоплетство), в отличие от сочинительства стихов имеет свои преимущества. Но об этих преимуществах я говорить здесь не стану. С течением времени рифмование строчек мне постепенно надоело и я занялся другими делами. И вдруг, после предновогодней поездку в Москву в декабре 2018г., я  опять взялся за старое. Возможно, Москва впечатлила и захотелось высказаться как можно короче, возможно еще что-то... Ну, в общем строчки о Москве привожу чуть ниже.

Москва хорошеет под Новый год,

Вечером огни, гирлянды, елки,

Гуляет по улицам народ,

Открыты катки и горки.

 

Круги по Манежной — один, другой,

Нулевой километр России,

Звезда на гранитной мостовой,

Приятные экскурсии.

 

Снег кружится мягко и мороз

Не удивляет в целом,

Градус веселья слегка подрос,

На память  фото «Кэнон».

 

В бронзе история, на коне

Маршал Георгий Жуков,

Башня кремлевская в вышине,

Новогодний набор слухов.

 

Красная площадь в зимнем наряде,

Карусели и Дед Мороз,

Точно в старом советском детсаде

Чудеса наступают всерьез.

 

Не парады и демонстрации,

С пением гимна и лозунгами «За мир!»,

Новогодние иллюстрации,

Европу мы точно затмим!

 

Здесь можно желание загадать,

Обозревая полмира,

И мыслью закинуть желание в гладь

Незримого нам эфира.

 

Эпицентр ожидания чуда,

Погружение без остатка,

В чем секрет новогоднего блюда?

Для меня до сих пор загадка.

 

Финальный аккорд — бой курантов,

Время стремится к новому кругу,

Чтобы немного согреться я готов

На 3-й Ямской исполнить фугу.

 

Москва перед Новым годом прекрасна!  В мире есть очень много прекрасных мест. Скажем в Италии. Самое прекрасное место на юге Италии - остров Капри. Мне довелось провести там несколько дней и полюбоваться тамошними красотами. Расслабляет. И вспоминается, что Владимир Ильич дважды приезжал на Капри вправлять мозги ученикам рабочей партийной школы,. Те никак не могли усвоить базовых основ марксизма, тянуло к красоте... У меня от Капри остались приятные воспоминания и (конечно же) рифмованные строчки.

                Капри.

Поверхность рыбьих зеркал

Сегодня, как и вчера,

Ветер замер или совсем пропал

И так до вечера.

 

Яхты бороздят пространство

Вокруг клочка суши,

Мы проникаем в царство,

Где перманируют души.

Не обремененные ничем,

Ну, разве только идеей общего братства,

Их не интересуют вопросы: где? и почём?

И степень вашего итальянства.

 

Родственники императора Тиберия

Сохраняют привязанность к этому острову,

Что здесь происходило на самом деле я

Понятия не имею, перейдем к апострофу.

 

Слова, если поставить их в ряд,

Окажутся не настолько крепки,

И только камни долго хранят

Чьи-то отпечатки и слепки.

 

Наверху руины, внизу море,

Лихие времена сменялись

Временами относительного застоя,

Но, человек иногда стремился и ввысь…

 

На Монте Соларо многолюдно,

Прекрасные виды окрест,

В ресторане  наверху дежурное блюдо,

Его необходимо съесть.

 

Финикийская лестница

Креативна до сих пор,

Мелькают бронзовые лица,

Опоздавшие  куда-то  несутся во весь опор.

 

Взгляд останавливается

И замирает – перед нами Везувий,

Если не знать, чем заняться,

Наступает время для долгих раздумий.

 

Геометрия горизонта – дуга,

И в плоскости ума и на самом деле

Земля шарообразна и кругла,

Надеюсь, что вы не очень вспотели?

Бегая туда и сюда

По лестницам и улочкам Капри,

Ведь вся эта чехарда,

Имеет свое значение, не так ли?

 

Марина Пиккола, Марина Гранде,

Фуникулёр, andante,

Вилла Акселя Мюнте,

На подошвах остатки грунта.

 

Может, вернемся сюда, как знать?

Набережная, теплоход, берег…

Горький, не надо было давать

На революцию денег.

[Малов Сергей]

      Чувство такое, что проза олицетворяет течение времени, событийное, вечное, никому не нужное, или наоборот, очень нужное и важное. Строчки текут, мысли кристаллизуются, песок ли, гранит, двумя словами - стихия земли. Стих же, это сгусток энергии, который тоже приходит в свое время, в своем месте, как всплеск энергии, как заряд эмоций. Это стихия воды. На Комо особенно остро ощущаешь степень своего неитальянства, ты здесь чужой, и по фамилии, и по произношению, и по душевному укладу. Здесь нет русской тоски, вернее ее иногда бывает чуток, это когда вдруг навалится непогода и дождь с ветром лихорадят окрестности. Самое лучшее, что можно делать на Комо, причем в любую погоду, это не делать ничего. Просто сидеть и наблюдать, или ходить и наблюдать. Первое намного проще и удобнее, поскольку не отвлекает от самого главного в жизни - наблюдения. В итальянском саду медитаций не хватает только одного - тульского медного самовара, причем он нужен здесь не как объект для чаепития, а как предмет для созерцания. Именно здесь, на Комо, понимаешь, глядя на всю эту красоту, что тебе, по большому счету почти ничего и не надо. Главное, чтобы никто не отвлекал.

Озеро Комо.

 

Несколько шагов вдоль коридора,

Я выхожу на террасу, щелчок,

Блестящая поверхность Комо,

Солнце бьет прямо в зрачок.

 

Я жмурюсь и закрываю глаза,

Это давняя дружба зрачка и света,

В которую заглянуть нельзя

Без положительного ответа.

 

Конечно, да, Теодора, это не Милан, а Комо,

И имя твое - «Дар Бога»,

Ну, не надо смотреть так строго...

 

Это место изящных форм и изгибов линий,

Поэтического вдохновения и просто любви,

Место, которое обожал младший Плиний,

Короче, открывай глаза и смотри.

 

Красота класса земля-воздух,

Бесконечные сады и виллы, сколько их тут?

В перспективе кажется, цепи молекул

Образовали неприступный редут.

 

Эволюция форм застигнута врасплох

Вмешательством человека,

Легкие тени облаков,

Шедевров Мекка.

 

Ощущение такое, что время слегка размыто

Оттенками зелени и цветов,

И прошлое из мрамора и гранита

Выглядит, как решето.

 

Метод достижения счастья в простом

Созерцании красоты и света,

Надо оставить в графе «на потом»

Бог весть что, без ответа.

 

Здесь люди проводят свои отпуска,

Или просто живут, в заботах старясь,

Пока не пробудится в них тоска,

Глубоко внутри оставляя завязь.

 

На Комо я все пробовал понемногу,

В тихую погоду пускал мыльные пузыри,

А переходя к внутреннему монологу,

Изучал, что у меня там – внутри.

 

Ореол славы этого озера

Разбавлял мыслями на родном,

На память делал фото в режиме RAW,

Под сенью рощ и колонн.

 

Наблюдая за стрелкой циферблата,

Заключил, что самое полезное в мире – круг,

А не какая-нибудь древняя балюстрада,

Встающая, посреди пейзажа вдруг.

 

Да, это озеро вполне подходит

Для поисков смысла Бытия,

Единственно, что здесь не хватает –

Уединения…

 

 

 

 

[Малов Сергей]

Тоскана.

 

Знакомая всем осенью тоска,

Немного меланхолии, желтой краски,

Всадник, возникающий вдруг из песка,

Следует на лошади цвета хаски.

 

Подернутые дымкой холмы,

Дорога, петляющая, где только можно,

Наблюдающий все это со стороны,

Спрашивает: такое вообще возможно?

 

Должно быть, все это только мираж,

Или искривление пространства,

Где уже трудно различить купаж,

И уже не жалко полцарства.

 

Здесь можно долго смотреть в облака,

В оба глаза, или сощурив один.

Представив образ небесного потолка,

Как растекшийся на сковороде блин.

 

Пасторальные пейзажи – это сбой,

И вообще, само отношение к пейзажу,

Кажется, если его унести с собой,

Могут привлечь за кражу.

 

Оливковые рощи, виноградники, сады,

Отдельно тополя, кипарисы, пинии,

Уходящие под горизонт ряды –

Разрушители параллельных линий.

 

Здесь есть основание быть спокойным,

И вопросы ставить просто – вглубь или вширь,

И естественно, не отдавать команды : «По коням!»,

А заняться философией, или уйти в монастырь.

 

Дорога упорно не хочет идти только прямо,

Но, подбирая какой-нибудь отдельно стоящий дом,

Все равно упрется в Сан-Джиминьяно,

Через пару часов... или потом.

 

В хорошем самочувствии проверить ногу

Не главное. То, что увидишь с тропы,

Не заменишь и, слава Богу!

Рассуждениями на тему: «Пора бы».

 

Башни города заметны издалека,

Сколько же их сохранилось в округе?

Аура осени изысканно тонка,

Все возвращается на свои круги.

 

Ну, вот и город, застава Сан Джованни,

Площади, дворцы, кафедральный собор,

Ущелья улиц, выполненных в камне,

И башни, исполняющие свой дозор.

 

Теснейшая связь времен,

Башни по праву капитаны неба,

Без упоминания событий, дат, имен,

И всего прочего, во что порой, верят слепо.

 

Самоуглубление внутрь – шаг назад,

От увиденного в течение дня,

Это усталость ставит мысли в ряд,

Все более размышления для.

 

Что-то лежит на поверхности,

Что-то давно исчезло внутри,

Все мы путники неизвестности,

Что тут ни говори...

 

Аллегория жизни, сошедшая в камень,

Пробуждает порой интерес,

Но, пока не опустилась темень,

Надо завершать сей процесс.

 

Камни дольше всего сохраняют историю

Взаимоотношений и собственного роста,

Но думаю, что их аллегорию

Понять не так уж и просто…

 

По случаю, погода без изменений,

И воздух, по случаю невесом,

Лишь сумрак держит печать сомнений

Всего погружаемое нынче в сон.

 

Подернутые дымкой холмы,

Дорога, петляющая, где только можно,

Дома, едва отбеленные светом Луны,

Все исчезает, что б храниться в прошлом.

 

[TatianaTV]

Да, Сергей, как живо Ваши замечательные стихи в стиле Бродскогого, напомнили наше совместное путешествие в далеком, кажется 2012 году (я - дама, которая потерялась и "не смогла соединить две точки в Палермо"). Главное, не боритесь с Вашим даром. Удивительные стихи, умные и остроумные.

 

[Малов Сергей]

19 часов назад, TatianaTV сказал:

(я - дама, которая потерялась и "не смогла соединить две точки в Палермо")

Да, интересная была та поездка по Италии, конечно, я Вас помню, я помню все нюансы того случая в Палермо. Как тесен мир, однако... Спасибо, Вам.

[Малов Сергей]

Философия путешествия.

 

Если ты на фото очень стройный,

И с улыбкой дружит твой портрет,

Значит жизнью ты в тот час довольный,

Что бывает, как сказал поэт.

 

Брызги океана убеждений,

Мысли, бороздящие нам слух,

Не случайно, перископом мнений,

Разделяют камерность и звук.

 

Вот и я, задумавшись над этим,

Больше часа, что совсем пустяк,

Перейду от пафосных отметин

К легкой философии бродяг.

 

В дальний путь, собравшись не случайно,

На вопрос куда? И почему?

Ты, конечно, не воздвигнешь тайну,

Все расскажешь, я тебя пойму.

 

Разложив в уме бином Ньютона,

Важен в результате сам процесс,

Я в тот день сидел привычно дома,

К теме проявляя интерес.

 

Мой сосед напротив, выгнув спину,

На площадку выставил рюкзак

И его усилием единым,

Взгромоздил на плечи кое-как.

 

Мой сосед Андрюша был в ударе,

С повседневной скуки сбросив тень,

Он ее оставил на диване,

Утешаться чувствами потерь.

 

И пошел по улице Кузнечной

Вдоль садов, берез и тополей,

В подражание юности беспечной,

Свистнув пару раз от фонарей.

 

На вопрос разумного ответа

Я пытался для себя найти,

Почему так важно для соседа

Притяжение дальнего пути?

 

Я себя привычно утешаю,

Что мне реки, горы и леса?

Что мне тяга чувственно большая

Наблюдать в природе чудеса?

 

Но однажды, породив сомнение,

Мысль не исчезает просто так,

Не само собой пришло решение –

Оторваться от пустых бумаг.

 

Если ты по жизни как философ,

Понимаешь, что нацелив путь,

Надо избегать пустых вопросов,

А всецело углубиться в суть.

 

Направление взяв, вдоль красных стрелок,

Отмечая вскользь, без лишних слов,

Диски от летающих тарелок,

Тени Геркулесовых столбов.

 

Не хотелось мне искать отсрочки,

И я вышел, накрайняк, взглянуть...

Бесполезно, братцы, двигать строчки,

Коль всецело не измеришь путь.

 

Мир открытий, рано или поздно,

Непременно встретится с судьбой,

С удивлением обнаружишь звезды,

Те, что у тебя над головой.

 

Не в размер походные ботинки,

Давят плечи лямки рюкзака,

И крошатся с громким хрустом льдинки,

Точно в след, придавленный слегка...

 

Я измерил тропы и тропинки,

Прошагал болотом и тайгой

И теперь отвечу без запинки,

Почему неведом мне покой.

 

Это, как инфекция снаружи –

Чуть заденет, так тревожно – жуть.

График эволюции нарушен,

И кого и в чем здесь упрекнуть?

 

С жаждою все новых впечатлений,

Мир откроешь – это не пустяк,

Граждане, гражданки, больше мнений,

Делимся – что было, где и как?

 

Если есть в природе ген движения,

Лучше объяснений не найдешь,

Новое достойно удивления,

Но ты ищешь то, чего не ждешь.

 

Здесь иная ставится прописка,

Что доходит не ко времени, спустя,

После впечатлений, полных риска,

Вдруг откроешь, что искал себя.

02.04.2015г.

[TatianaTV]

     Большое спасибо, Сергей, за умные стихи. Предполагаю, что именно поэтический дар помогает так ясно сформулировать мысли, которые тревожат и других, но так и остаются невысказанными внятно.

     Интересно, стоит погрузиться в воспоминания, как возникают давно забытые детали, ощущения и эмоции. Вспомнился человек, который открывал нам Италию - Николай Пилипчик, как он говорил нам на прощание "Вы только путешествуйте, не обязательно с ТТВ, главное путешествуйте" (как то так). Мы путешествуем, а его нет. Как все относительно. Будем путешествовать, пока сможем. 

    Большой привет Вашей супруге.

[Малов Сергей]

Вам Большой привет от моей супруги. После того итальянского путешествия с Николаем Пилипчиком мы ездили в основном в Италию. Не спеша - Капри, Искья, Амальфитана, Генуя, Рим, Неаполь, Венеция, Верона, Рапалло, Южный Тироль, Гарда, Мольвено.

Да, Николай Пилипчик был прекрасным гидом, с ним было легко и интересно путешествовать. И еще добавлю - Человек не уходит, а переходит - в этом мое глубочайшее убеждение. Так что, Николай всегда с нами. 

[Малов Сергей]

  Эпоха Перемен, в интересное время мы живем. Это время не Перестройка какая-то, события сейчас более значительнее, масштабнее и трагичнее. У кого мозги набекрень, у кого чувства вразнос. Многое меняется и становится понятным. Какие нас ждут перемены, что там за горизонтом, время покажет. Эти строчки не о путешествиях, не о маршрутах, не о впечатлениях.

   Поскольку наша эпоха - это эпоха репортажей, а не произведений искусства, то это, можно сказать,  просто записки на манжетах. 

 

      Не так давно посмотрел фильм «Корабль дураков» (1965г.), режиссера С.Крамера, снятый по одноименной книге писательницы К.Портер. Сюжет простой — корабль «Вера» (от слова «veritas» - истина) следует из Мексики в Северную Германию, время действия август-сентябрь 1931г. Персонажи, коих в книге показано несколько десятков (здесь немцы, швейцарцы, американцы, евреи, испанцы, мексиканцы, кубинцы) заняты экзистенциальной проблематикой «удела человеческого», пребывая в любви, заботе, маете, широковещательных утопиях, порой в неврозах и озлоблении, которые нередко завершаются порядочным кипением страстей. У каждого свои проблемы, ожидания и прочая нелегкая... Личностные взаимоотношения в сюжетном построении доминируют, но постепенно на поверхность начинают всплывать иные, более масштабные форматы— это идеи тоталитаризма и национализма. И тут начинаешь понимать, главное, не то что происходит сейчас между ними отдельно взятыми, а то, что назревает и вскоре произойдет между ними вместе взятыми. Вот то самое начало, которое в итоге сформирует и захватит своим невиданным угаром гигантские массы народа. 

     Покуда еще не все схвачено и выверено так, как будет через несколько лет, многое кажется еще довольно легковесным и сомнительным. Но вскоре проблемы обозначатся глубже и коснутся не только пассажиров и экипажа корабля «Вера», а затронут большую часть мирового сообщества. «Скромное» обаяние фашизма и стремление к установлению рейха все сильнее проявляться в речах некоторых пассажиров и членов экипажа. Мир еще не на грани конфликта, но контуры его начали постепенно вырисовываться.

   Теперь взглянем на наш двадцать первый век - «Корабль дураков» продолжает свое неспешное плавание, да, новый экипаж, новые пассажиры. Многое уже изменилось, люди стали более грамотными, их жизненные устремления - целеустремленней и богаче. Хочется в это верить...Многое изменилось в информационном плане. Да, мир продолжает кипеть событиями, но эти события внедряются в умы с гораздо большей скоростью, чем это происходило в первой половине двадцатого века. 

   Манипуляция фактами, напор лжи, подтасовки были всегда, но сейчас не это главное. Главное не дать возможности обывателю самостоятельно все обдумать, отстранить его от попыток разобраться на чьей стороне ложь, и на чьей стороне правда. Отсюда тотальное информационное насилие над умами. 

   Западная журналистика обращает свое внимание к большинству, играет на эмоциях, определенно не дает возможности рядовому человеку включить рассудок. Характер действий средств массовой информации - как можно быстрая сменяемость сообщений, причем в нужном контексте, формирование страшненькой картинки, подача безусловного комментария, объективация виртуальной действительности и т.д. Безудержная агитация мелких, однако сообразительных членов общества, их планов, целей, акцент на их личной жизни, навязанная морализация. Идеи здесь легко подменяются целями и далее следуют в бесконечность информационного пространства.

   Общество потребления, которое цивилизация запада обозначила контурами глобализма, продолжает навязывать миру свою логику поведения. Эти цивилизационные установки, формы поведения, выражаются, как на государственном уровне, в отдельных группах населения, так и каждым отдельно взятым индивидом. Все пребывают в плену некоего оптического обмана, причем всякий друг от друга пытается что-то требовать. Ты должен, они должны, государство должно, общество должно. Это долженствование представляется в форме морали, единственно верной для групп, которые эту «мораль» формируют. Общественная «мораль» подкрепляется инсинуациями на тему свободного общества и свободы отдельного индивида. Единственный и подлинный смысл морали западной цивилизации — ее кажущаяся непоколебимость, по сути это власть денег, денежной морали, частной собственности, культ пользы. Говорящие о демократии в западной цивилизации, не понимают главного — с помощью денег демократия давно уничтожила саму себя. Мышление деньгами затмило все прочее.

   Освальд Шпенглер - автор «Заката Европы», первый том его книги был опубликован в 1918г., второй том в 1923г. Название книги «Der Untergang des Abendlandes», что в переводе с немецкого означает буквально «Закат Запада». Это словосочетание слегка отдает тавтологией, поэтому в русском издании книга была представлена как «Закат Европы». 

   Шпенглер в своем, ставшем знаменитом труде, рассматривал идею судьбы и причинно-следственные принципы развития западной цивилизации. В ней он делает вывод, который многим покажется немыслимым — то, что запад подошел к своей заключительной фазе развития — закату. Аргументаций этому в книге предостаточно, но рассматривать их все здесь не имеет смысла. Отметим лишь некоторые.

   Поверхностность и глупость, нигилизм, погоня за иллюзиями, навязанная ложь, тщеславие, и как следствие - ментальный упадок и деградация элит. Приведу некоторые выдержки из второго тома книги Шпенглера, которые касаются свободы слова: «Всяк желает думать лишь то, что должен думать, и воспринимать это как свободу. Всякому позволено говорить что он хочет, однако пресса также свободна выбирать обращать ей на это внимание или нет... С помощью денег делаются попытки вырвать читателя из-под чужого влияния и подчинить их собственной идейной муштре... Читатель не знает и не должен знать, что с ним проделывают. Мышление, а тем самым и действия массы удерживаются в железных тисках... Диктатура партийных лидеров опирается на диктатуру прессы. На место костров приходит великое молчание (!).Более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить. Это конец демократии». Сказано это было сто лет назад. А что теперь?

   Великое молчание «демократии» продолжается и в нашем столетии. Моммзен как-то сформулировал западноевропейскую точку зрения, когда назвал римских историков людьми, «говорившими то, что можно было бы и умолчать, и замалчивающими то, что было необходимо сказать». Современные политики хорошо усвоили игру в слова римских историков, и тянут свою волынку. Времена идут, и ничего по сути не меняется. Да, базовый элемент картины мира западной цивилизации — ее лживая позиция, подкрепленная соответствующими процессами и стремлением уберечь модель единого мира лжи под единым управлением. А но, как получится? На «Корабле дураков» это вполне могло и сойти, но этот корабль (увы и ах!) уже налетел по ходу на невидимый айсберг, дал течь и начал заваливаться на бок. Пассажиры и экипаж в это никак не могут поверить. Как же так? Мы еще в состоянии выровнять крен, мы еще в состоянии двигаться, мы еще на плаву. Ну-ну. Блажен, кто верует... в свои «истины».

   Выработанная копь, и «вечная» жизнь сформировавшихся идей, это невозможно. Мир развивается и на смену одному приходит другое. Они, западные политики этого, похоже, не понимают. Или делают вид, что не понимают? Продолжают тянуть мантру о устоявшихся западных ценностях и непоколебимой западной демократии.

   Посмотрим, что писал по поводу демократии Ж.-Ж. Руссо в известном трактате «Об общественном договоре, или Принципах политического Права», вот его слова: «Нет Правления, столь подверженного гражданским войнам и внутренним волнениям, как демократическое, или народное, потому что нет никакого другого Правления, которое столь сильно и постоянно стремилось бы к изменению формы или требовало больше бдительности и мужества, чтобы сохранять свою собственную. Более, чем при любом другом, при таком государственном устройстве должен гражданин вооружиться силою и твердостью и повторять всю свою жизнь ежедневно в глубине души то, что говорил один доблестный Воевода на Польском Сейме "Malo periculosam libertatem quam quietum servitium" (Предпочитаю волнения свободы покою рабства (лат.))».

   Вот такие слова. По мнению Руссо, демократия неминуемо должна стремиться к изменению своей формы, поскольку свобода гражданина при такой форме правлении напрямую зависит от внутренней свободы личности. А поскольку каждый человек обладает разной степенью внутренней свободы, конфликты, трения, волнения при демократическом правлении будут неизбежны. Если же загонять свободы граждан в прокрустово ложе единого устоявшегося «демократического» самодовольства и политического диктата, то революции и гражданские войны при таком раскладе будут иметь место. 

   В эпоху нашей перестройки 90-х годов прошлого века такие слова, как «демократия» и «свобода» приняли вполне определенный гипостазированный образ существования, как образ некой абсолютной демократии и абсолютной свободы. Все это моментально привело к искаженным процессам в поведении отдельных политических деятелей, представителей СМИ, стихийному брожению больших групп населения. В России все это было незнакомо и показалось таким привлекательным, однако со временем мы все к этому как-то под-остыли. России с течением времени удалось самостоятельно переварить эти элитарные эксцессы. Оно и к лучшему.

   Вообще, если глубже заглянуть в реальность того, что представляет собой суть демократии, то можно и напрочь в ней усомниться. Тут впору привести слова из того же трактата Ж.-Ж. Руссо о демократической форме правления: «Если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собою демократически. Но Правление столь совершенное не подходит людям». Однако, здесь есть над чем задуматься. И что же такое демократия на самом деле? И вообще существует ли она? 

   Один из основателей идеологии либерализма эпохи Просвещения барон Шарль де Монтескье писал: «Любовь к демократии есть любовь к равенству и любовь к умеренности. Там все должны пользоваться одинаковым благополучием и выгодами». Как поборник свободы Монтескье был очень популярен в британских колониях и в Северной Америке, основатели США цитировали его больше, чем любой источник, за исключением Библии. Где мы их видим эту любовь к демократи, и в чем она выражается? 

   Люди таковы, какие они есть, законы таковы, какими они могут быть. И даже выбор по жребию кажется нам более демократичным, по отношению к выбору голосованием. Но все это лишь слова. Игра слов, набор слов, которые можно продолжать - гуманизм, господство разума, прогресс, мир во всем мире, счастье большинства, просвещение, покорение природы. Этими благими намерениями можно жонглировать. бесконечно. Как убедиться в реальной возможности осуществления всего этого?

[Малов Сергей]

Целую неделю мы изучали достопримечательности Казани. Были в местных музеях, ходили по улицам и площадям, съездили на автобусно-теплоходную экскурсию в Свияжск, посетили Раифский мужской монастырь. Короче набрались впечатлений и не только зрительно-эмоциональных, но и кулинарных. Изучили меню в «Доброй столовой» и в ресторане татарской кухни «Тюбетей», также отоварились продуктами в магазине изысков пищевой и кулинарной индустрии «Бахетле». Понравились казанские пироги — эчпочмак, элеш, губадья, и еще кыстыбургеры. Вообще выпечка в Казани на высшем уровне, все самое свежее и вкусное. 

Из музеев, а их было всего шесть, выделю пару — музей художника Константина Васильева и Национальный музей Татарстана. В Казани очень много интересного и с сточки зрения архитектуры, много нового жилья со своеобразным колоритом и эклектикой фасадов, к примеру - дворец Земледельцев или элитные дома на набережной. Ну, и конечно много старого отреставрированного фонда, к примеру - в Татарской слободе. Прогулка по набережной реки Казанки доставила особое удовольствие, несмотря на жаркую погоду — здесь и простор и великолепные виды, рекомендую прогуляться здесь вечерком. А Казанский кремль с мечетью Кул Шариф рекомендую к посещению в первую очередь.

В день отъезда я начал подумывать, что же мне такое сочинить о Казани. Первая строчка, а с нее все и начинается, никак не шла. Наконец, уже вечером, на железнодорожном вокзале, где было душно и жарко, за три часа до отправления поезда, процесс пошел в развитие и появилось первое четверостишье. Начало стихотворения было таким.

Памятник поэту Державину стоит у входа в «Лядской сад», мэтр держит в руке перо, взгляд его устремлен в бесконечность. Впрочем, перед самым началом этой бесконечности стоит музей поэта Баратынского, в который мы хотели зайти, но так и не зашли. Так вот, решил я, с того и начнем. Не скажу, что получилось в итоге то, что выражал мой эмоциональный настрой после поездки. Скорее наоборот. Но что получилось, то и получилось, и это не зависит ни от каких эмоций.

 

                                                      Казанская обзорная.

                                                                                                                                           Диск относится к циферблату,

                                                                                                                                           Как сестра относится к брату,

                                                                                                                                           По сути время неумолимо,

                                                                                                                                           И то, что рядом, увы, незримо.

 

                                         Державин на пьедестале,

                                         Взгляд на Баратынского,

                                        Скульптуры из бронзы и стали,

                                        Чертежи не весть кого.

 

                                        Расклад жизни имеет к вечеру

                                        Возбуждение безликих масс,

                                        Когда делать нечего

                                        Пьют пиво, а в жару квас.

 

                                       Казань состоит из улиц,

                                       И Шаляпин во весь рост

                                       Изучает эпоху мидий и устриц,

                                       Как бывало Марсель Пруст.

 

                                       Двести метров налево -

                                       Стальной конь в пальто.

                                       Поздороваться с ним будет клево,

                                       Есть понимание? А то...

 

                                       Рядом дегустация самогона

                                       И антиалкогольный музей,

                                       Лучшие аппараты для возгона,

                                       Приходи сам, приводи друзей.

 

                                       Флэшмоб по улице Баумана,

                                       Это как проход над бездной,

                                       В унисон самообмана

                                       И котов сугубо местных.

 

                                       Столики в тени кафе,

                                       В меню гаджеты и пиццы,

                                      Слегка и в меру под шафе

                                      Рассеянные в жизни лица.

 

                                      Всеобщий обмен всего,

                                      Впечатления — гроссе синус,

                                      Но, как же мало им всем дано,

                                      И то на вынос...

 

                                      Все пронизано этил-моралью,

                                      Даже шатание и разброд,

                                      Мысль завернутая спиралью,

                                      Фото на память — Казанский кот.

 

                                      Нулевой километр в центре, 

                                      В самом, что ни на есть!

                                      Ты стоишь от него в метре,

                                      Ну, прям жесть!

 

                                      Здесь можно мечтать обо всем

                                      Загадывать не опосля, а сразу

                                      На миллион каких-нибудь дирхем,

                                      Или на кило алмазу.

 

                                      Копия кареты императрицы,

                                      Чугун, метр восемьдесят колесо

                                      Озорники и озорницы

                                      Для вас физо.

 

                                      Далее Казанский Кремль,

                                      Набережная реки, простор,

                                      Внимательно смотри и внемли

                                      Экскурсоводов вздор...

 

                                      Дворец Земледельцев, Бог ты мой!

                                      Как торт на блюде,

                                      Элитный комплекс со смотровой,

                                      Живут же люди...

 

                                      Отклонение от вертикали

                                      Башни Сююмбике...

 

                                      О, как же ноги мои устали!

                                      Скорей бы в штопор или пике

                                      В район дивана или тахты,

                                      Похоже склонен к тому и ты...

 

                                      История Казани за бортом,

                                      Ночь в отеле,

                                      О всех деталях скажу потом,

                                      В меню — пельмени.

 

                                      P. S. По сути прошлое — это миф,

                                              Шум времени, где нет звука,

                                              В своем величии Кул Шариф,

                                              Вся жизнь по кругу.

 

 

[Малов Сергей]

Дигорское ущелье, Северная Осетия, пару лет назад здесь проложили асфальт в верховья ущелья до турбазы «Порог неба», добираться из Владикавказа стало гораздо быстрее и удобней. 

После Мацуты поворот налево в долину Сонгутидона, основная же дорога продолжает идти в сторону Дзинаги и далее. От Мацуты начинается грунтовка, проезжаем Махческ, Фаснал, дорога поднимается все выше, появляется небольшое селение Дунта, дорога резко забирает влево и карабкается на отрог, мы направляемся к Галиату, который расположен почти на двухкилометровой высоте над уровнем моря. Заезжаем по пути в Комунту, разминаем ноги, какая красота! Простор, на многие километры вдаль, справа Скалистый хребет, слева отроги хребта Соудор, за ним Главный Кавказский хребет. Галиат лежит чуть ниже Комунты, в широкой котловине, развалины его хорошо отсюда видны. 

Средневековый город, по некоторым источникам, существовал здесь с начала 5 века, четырежды люди полностью покидали его и вновь возвращались. Когда-то здесь была крепость, развалины стены еще кое-где виднеются. В начале 15 века в город в очередной раз вернулись люди и он становится довольно крупным поселением, здесь в те времена проживало порядка полутора тысяч человек. Но к середине 19 века поселение постепенно приходит в упадок, люди переселяются из этих суровых мест вниз, в 1864 году в Галиате был 61 двор и проживали 429 человек. Но в начале 20 века в 1914 году количество жителей вновь увеличилось до 1700 человек. Сейчас в Галиате проживает всего несколько человек, сохранились стены домов, три целых родовых башни и несколько полуразрушенных. Наверху слышится лай собак, там расположен кош, пасут овец. Еще кто-то занимается здесь хозяйственной деятельностью. Да, еще в Галиате берет сотовая связь, есть электричество и прекрасные возможности для занятий горнолыжным спортом. Однако, для этого много, очень много надо сделать - проложить дороги, построить отели, подъемники и т. д. Будет ли это когда-нибудь осуществлено, как знать?

Есть ли будущее у Галиата? Время покажет. Во всяком, случае очевидно, что интерес к этому месту значительно возрос. Казалось бы, остатки средневековых развалин, что тут такого?

Но, нет впечатление от Галиата очень сильное, красота и притяжение этих мест отмечали многие путешественники. Загадочное место, этот осетинский Мачу-Пикчу, он долго от себя не отпускает. И воспоминания о посещении Галиата ложатся на строчки небольшого стихотворения.

 

Галиат.

 

Тень облака, как следствие

Вечной игры света,

Граница пути и шествия,

Где каждый ищет для себя ответа

Зачем он здесь? Присутствие

В рамках времени и пространства

Не суть вещей,

А тема жизненного непостоянства.

Во все вбирающем ощущении

Тема прошедшего, здесь и сейчас,

Держит чувства в смешении

Большой Кавказ.

Обнажение свободы внутри

От всякого хлама,

Для этого надо, на раз, два, три - 

Привстать с дивана. 

Попытка, как горизонт судьбы,

Снег на вершинах,

Чуть замедляется темп ходьбы, 

Эй, там в долинах!

В облачном состоянии Бытия -

Простор, насколько хватает взгляда,

Вместе — горы и небо, ты и я,

Развалины древнего Галиата.

Улицы пустынны, тишина,

Ветер залетает в глазницы окон,

Тут затаилась седина 

У каждого порога.

Сторожевые башни, река Комидон,

Дыхание ледника Сонгути,

Легко ли подняться сюда пешком?

Километра два по сути...

Вечность невообразима и оттого легка

В царствии властелина,

Горы взирают высока,

Здесь все едино.

 

21.09.2022г.

 

 

 

[Малов Сергей]

Постмодернизм в литературе.

Коан для интеллектуалов. Можно ли отыскать черную точку на черном квадрате? 

Впрочем, над этим вопросом можно особо и не задумываться. Любой коан предназначен для психологического импульса, а не для интеллектуального итого. 

Полагаю, что для ответа «не на вопрос», а скорее для психологического импульса можно попробовать прочитать одну известную книгу — автор которой Джеймс Джойс, книга называется «Улисс». Попытка, не пытка, это всем хорошо известно. Хотя в нашем случае, так и не скажешь. Мучительно, для большинства, без интереса для меньшинства, но в любом случае чтение с напрягом... 

«Перед читателем — роман века», как выразился в комментариях к роману один из его переводчиков Сергей Сергеевич Хоружий. Роман века двадцатого...

Впрочем, Хоружий участвовал не только в переводе «Улисса» на русский язык, но и написал прекрасную книгу - «Улисс» в русском зазеркалье», которая дает представления читателю о чем, собственно говоря, идет речь. 

Ну, что ж - «Эта книга - лунный камень, заброшенный в нашу литературу», пишет Стефан Цвейг. И с этим мнением, пожалуй, следует согласиться. Но тут, как говорится, не все за. Далеко не все. По всей видимости, даже спустя сотню лет после публикации книги, тех, кто «Улисс» не принял, значительно больше, тех, кто отнесся к этой книге благосклонно. Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Вирджиния Вульф, Карл Густав Юнг, Уильям Йейтс книгу отнюдь не приветствовали, и это список можно продолжать и продолжать.

Почему? Да, собственно говоря, начните читать «Улисс» и все поймете сами. Но лучше начинать не с «Улисс», а с подготовки-тренировки. Можно не сомневаться, что с юношеским разрядом ехать на чемпионат мира все-таки не следует. Поэтому, к чтению книги следует подготовиться как следует. И здесь, упомянутая книга С. Хоружего, вполне достойный подготовительный трекинг-ориентир. Но прежде нее, надо познакомиться с отзывом всемирно известного психиатра К. Юнга «Монолог «Улисса», он короче, и по мнению Умберто Эко, «входит в число самых блистательных высказываний о теоретическом значении «Улисса», потому что он чужд всяким литературным исследованиям». 

Приведу здесь одну цитату К.Юнга из «Монолога «Улисса»: «Должно быть существует целое сообщество модернистов, настолько многочисленное, что умудрилось переварить десять переизданий «Улисса», начиная с 1922г. Книга должна была означать многое для них, точнее даже открыла для них нечто до того неведомое. Она не нагоняет на них тоску, а наоборот, помогает, освежает, советует, перевоспитывает, Ясное дело, каким-то образом она оказывается в желанном положении, потому что в противном случае только черная ненависть могла бы заставить читателя пройти весь путь от стр.1 до стр.735 с неотступным вниманием и при полном отсутствии признаков дремоты». Что тут комментировать?

Вот так, во всяком случае, после предварительной подготовки, вы должны ясно осознать, что книга непростая и чтение предстоит отнюдь не захватывающим. Да, вот еще один нюанс, самый главный. «Текст Джойса не — письмо, которое не — для — чтения», - это мнение переводчика книги С. Хоружего. Тогда для чего эта книга? Книга эта, можно сказать, для читательского эксперимента, для проверки коммуникабельности к запутанной текстуальной форме и вообще, для воспитания стойкости восприятия к новому. Как говорил Самюэль Беккет, «здесь форма есть содержание и трекинг восприятия должны быть обращен к зрительной и слуховой стороне текста». Книгу надо слушать и смотреть. 

Да, текст «Улисс» не преследует цели коммуникации, скорее наоборот, он со своим самоускользающим письмом, а стратегия Джойса — это стратегия ускользания и размытое письмо, не способствует увлечению читателя романом. Джойс сознательно порвал своей книгой с двухсотлетней традицией английского романа. И выдал нечто доселе невиданное в литературе: «Творец отдал творчеству все, самоопустошившись до дна», - С. Хоружий. 

Следует отметить, что годы учебы молодого Джойса проходили в иезуитских колледжах, там он вобрал культуру схоластики и его манера письма выразилась в склонность казуистике и запутанности — все это черты иезуитской школы ума. И «Улисс» прекрасный образчик схоластики. Его рассказ о жизни героя — мистера Леопольда Блума, мелкого рекламного агента, еврея по национальности в его Одиссее через город Дублин 16 июня 1904 года, это всего лишь нить, на которую нанизаны многочисленные амплитуды человеческого эгоцентризма и нарциссизма. Открываемый Джойсом мир - это мир литературной формы в своем фрагментарно-фигуральном присутствии, это мир иронии, пародии, комизма, сарказма.

Джойс синхронизировал события, действия героев, предметы, последовательно переводя их из одной части книги в следующую, уплотняя и без того плотное содержание. Чересполосица и свистопляска событий, метафизика относительности, в итоге — разрушение классического образа мира. Мысль скачет, обрывки, связи, короткие предложения. Один день интеллектуальной перепрыжки Леопольда Блума с кочки на кочку в Дублине. 

Ход мыслей предполагается исследовать под микроскопом. И тут можно провести определеную параллель с Марселем Прустом и его книгой «В поисках утраченного времени», где Пруст исследует мир чувственный. Его аналитика чувств максимально растянута во времени, события почти не развиваются, герой постоянно находится внутри себя. Пруст намеренно дает возможность проследить и изучить проблематику — объекты исследования - наваждения, он «ковыряется» в них, снимает одну оболочку за другой, постепенно избавляясь от влияния чувственного обмана. Такова авторская задумка. Книга прекрасная, но, по мнению Бориса Поплавского: «Между Джойсом и Прустом такая же разница, как между болью от ожога и рассказом о ней». 

Поэтому, несмотря на то, что читать книги Пруста довольно сложно, читать их все же значительно легче, чем читать «Улисс».

Джойс в «Улиссе» отображает движение мыслей — иллюзий в потоке времени, вводя в содержание книги внутренние монологи героев — Стивена, Блума, Молли.... Принцип потока сознания не является открытием Джойса, но в своем романе он воспользовался этим приемом сполна. Прочитав несколько страниц «Улисса» перестаешь понимать какую-либо связь между тем, что читаешь и тем, что читал пять минут назад. Поскольку автор взялся донести до читателя интеллектуальный мир во всей его скачкообразности — то держите! Это внутричерепное путешествие или головоломка? И здесь следует сказать, что фокусировка внимания на тексте для осмысления изложенного автором не помогает. От слова совсем. 

Любой человек мыслит в потоке информационного «облака мыслей»; не он мыслит, а мысль в нем существует, и стоит только внимательно за этим потоком понаблюдать. Одна мысль, другая, третья — мир интересов, привязанностей, озабоченностей.Невозможно даже на короткий срок задержать внимание на чем-то одном. Неважно на чем, хотя бы на отдельном слове или на конкретной цифре. 

То же и у Джойса. Возникновение и исчезновение, хаотичное и обусловленное, насыщенное, плотное, порой, не связанное с тем или иным. Стена слов комбинатора слов. Так и хочется приклеить ярлык - «театр абсурда». «Махабхарата мировой тщеты и мерзости» по Юнгу. Внимание отключается, смысл не улавливается, тема даже если и акцентируется, но в дальнейшем выпадает из общего контекста. Интеллектуальный модернизм и постмодернизм пылающего рассудка, обуза слово-содержания. Тантрическая подпрессовка фокуса внимания в сумбурной многозначности, среди бесконечных отвлечений по пустякам. Джойс намеренно пускается в длительные рассуждения по пустякам и остается краток в чем-либо важном. Это прием контрастного письма, предельно сжатый и предельно растянутый. Джойс ограничивается описанием событий, но очень детально подходит к описанию предметов — гиперописанию вещей, вводит в текст гиперперечни святых, титулов, гильдий, свойств водной стихии и т.д. Тестирование на внимательность и усидчивость читателей. Для исследования интеллекта эта книга вполне подходит. Здесь и спонтанное перемещение внимания, сканирующее, либо увлекающееся, здесь и внешний раздражитель и быстро перемещающееся периферийное осознание, спонтанное движение блуждающего ума.

Процесс чтения любой художественной книги рассчитан на раскрытие сюжета, интересной фабулы, интриги, определенной идеи и истории, заложенного в тексте смысла и содержания, правды и вымысла. Рассчитывать на что-то захватывающее в «Улиссе» не приходится. Нарезка событий, толчея фактов, мысленные шараханья, подражание событийному и эмоциональному, интеллектуальный снобизм. Гигантизм и гипертрофирование ментальной парадигмы, со множеством неологизмов и деформацией языка, зачастую с пренебрежением пунктуацией. Здесь и Фрейд, блуждающий в умах, и Босх с метафорами человеческой алчности, и экстремизм, и пупковедение, и ипохондрия, и страсти-мордасти. Как со всем этим «вжиться»? В «Лекциях о зарубежной литературе», Владимир Набоков дал подробное изложение хода событий в «Улиссе», вживание для студенческой среды, может подойти и для любого читателя.

«Сдал «Сопромат» - можно жениться», - своеобразная присказка у студентов технического вуза. Что делать, тем, кто прочитает «Улисс» до конца, не ясно. Даже предположить не могу, и в голову никак не идет. Подвох на интеллектуальном плане может показаться сложнее как для технаря, так и для гуманитария. Образование здесь не поможет, якорь внимания, который опускается в пространство мыслетворчества Джойса поднимает слишком мутное облако головоломок... 

Только не подумайте, что я занимался критикой «Улисса», отнюдь, отнюдь. Повседневная жизнь человека в основном имеет разную ступень притупленности и невнимательности, которая прерывается сном. Здесь необходимо еще раз обратиться к Юнгу: «Бытие мира состоит из раз и навсегда заведенной повседневности, шутовской пляски, увлекающей людей на часы, месяцы, недели» («Монолог «Улисса»). «Улисс» это, как раз, та самая шутовская пляска повседневности, только возведенная в квадрат. В квадрат геометрический. В начале нашего рассказа, задавшись вопросом — можно ли отыскать черную точку на черном квадрате, мы предложили прочесть «Улисс». Откуда такая связь? 

У Джойса главное число мироздания — это четверка, и это неспроста, «Улисс» - это авторский взгляд на мир повседневности, и это сообщение автора являет грустную картину. Юнг писал, что «Улисс» заслуживает звание наиболее патологичного явления во всем искусстве модернизма. Он «кубистичен» в самом глубоком смысле, поскольку лишает реальности наиболее сложную картину действительности, делая основным тоном произведения меланхолию абстрактной объективности. И здесь форма значительно глубже по смыслу, чем содержание. Подходит ли для нашего случая микроскоп, чтобы разыскать ту самую черную точку на черном квадрате? Не думаю. Картина в целом говорит сама за себя.

 

[Малов Сергей]

Первая русская проблема.

 

К чему блуждания ума,
К чему заботы и тревоги,
Как ни крути, судьба одна -
Все все равно протянут ноги.
Потуги бренного ума
И мыслей странные подскоки
Исчезнут и сравняют сроки
Незавершенные дела.

Парадоксальный русский ум -
При спорах он огнеопасен,
В раздумьях хмур,
В словах неясен,
Расставив всё на полюсах
И сдвинув стрелки на часах,
Он просыпается тотчас,
Когда ударит русский час.

За интересом жнёт идею,
А мог бы и наоборот,
Любую нужную затею
По кругу пустит, хоть не жмот,
Он правду ищет, как Сусанин
И судит тех, кто виноват,
Он море черпает трусами,
Что по колено, очень рад,
Когда в работе перекуры,
Что делать, в этом часть натуры,
И если ты ему не брат,
То будь хотя бы кум иль сват.

 

Парадоксальный русский ум,

Встревоженный от тяжких дум,

Он может стать весьма опасен,

Системный взор его неясен,

Он может шапкой закидать,

Или позорно отступать,

Заманивая в сеть сардины –

В нем нет стабильной середины.

Он путь проложит ближе к краю,

Он вглубь нырнёт, зацепит дно,

Не жаждет он земного Рая,

В нем лед и пламень заодно.

 

Не любит он любые сроки,

Но если подвезет шлея,

Промчит он по любой дороге,

Где есть хотя бы колея.

Всегда к чему-то неготовый,

Он, вместе с тем, всегда готов

Откликнуться на чей-то зов,

Найти в себе источник новый.

По странной прихоти природы

Он так устроен. От породы

Его не жди благоустройства,

Там, где он был одни расстройства.

[Малов Сергей]

Тема первой русской проблемы спустя десять лет. Первый стих был сочинен в 2006г., а этот в 2016г.

Первая русская проблема.

 

Заглядывая внутрь себя надолго,

Как граф Толстой или Мишель Монтень,

Мы все приходим с толком иль без толка,

К такому выводу, что нам мешает лень.

 

Да, мы б смогли подняться на вершины,

На пьедестал подавно бы смогли,

Но слабости в механике пружины

От звездной пыли нас уберегли.

 

Мы заразились не микробом – ленью,

Устраивая тело на печи.

Хотелось, что б по «щучьему велению»

И что б приятно грели кирпичи.

 

На всем налет ленивого парения,

Мечтательности, глупости, вранья,

Не впору нам прогресс и ускорение,

У нас другие основания.

 

В ленивой болтовне и жарких спорах

С идейностью стоим на полюсах,

Нам хорошо в чужих копаться норах

С душевною мечтой на парусах.

 

Сменяются века и поколения,

Мы свято верим – это все враги,

Они сырые завезли поленья,

Наклеили чужие ярлыки.

 

Ну, как же так, ломиться мимо двери,

Куда же смотрят наши вожаки?

Тут «геи» виноваты, там «евреи»,

А нынче вновь «коварные враги».

 

Нам надо прекратить пустые прения,

От клинописи мыслей тупики,

В истории любого поколения

Внедрялись не шпионы – дураки.

 

Они в колодцах замутили воду,

Наставили препонов – пруд пруди,

Вот почему ленивится народу,

Ведь дураков никак не обойти.

[Малов Сергей]

20 апреля, ровно в 8 часов 43 минуты над Шириной горой на высоте 84,5 метра в направлении строго на север пролетели три клина гусей, на крыше Роговкина дома крякнула утка, и на телефон пришла СМС на 3000 р. бонусами от kariCLUD. Половодье пошло на убыль, вода в Клязьме упала почти на метр. Жизнь развивается стремительно, как и все остальное. Полностью сошел снег, и город стал наполняться теплом и тучами пыли. Цикл развития природы продолжает преподносить все неумолимое и закономерное в соответствии с задачами и планами. Время, при этом, многое итожит, множит, разгоняет и утюжит. Мир становится ближе и явственней.

 

Стрелки часов, секунды,

Движение по кругу -

Застой, революция, бунты,

Излишества с перепугу.

Все это рисует облик

Истории мимолетной,

Где каждый — сегодня трагик,

А завтра, глядишь — влюбленный...

 

Различие между Розенгартеном и розенкрейцерами легко узнать в Википедии. В этом имеется определенное преимущество - не надо упорно копаться в книгах. Все для нас (для вас, масс и т.д.). А паблики, между прочим, можно заполнять всем, чем угодно, ну, или почти всем. Это грандиозно! Пионеры любят петь песни про синие ночи и взвивающие костры, бить в барабаны и маршировать в колоннах. Комсомольцы любят трудиться в колхозах и стройотрядах, люди с партбилетами хмурить брови, сплачивать пролетариат, напоминая о классовой борьбе с империалистами, а также строить грандиозные планы. Теперь планы выполнены и осуществились. Идейность под - остыла, вопросы остались.

 

Гранитные мысли любят,

Преподносить сюрпризы,

Застигнут и мягко долбят

В преддверии антрепризы.

Поддернешь себя за хохму,

И вмиг поскакали мысли...

Зачем же тревожить Брахму?

Ведь ты от природы лысый.

 

Хохма - «мудрость» с иврита.

 

Двадцать первый век, Эпоха развивающегося развития Всего. Куда не сунь нос — все в развитии. Дороги прокладываются, железобетон укладывается, поля распахиваются, торговля процветает. Жизнь качественно улучшается. Препоны есть, их много, но и они успешно преодолеваются. Скоро у Первой городской больницы откроется новый Перинатальный центр — стройка Века двадцатого, переходящего в двадцать первый! И все-таки, они его достроили! Скоро откроют, ждем. Помню, как в 2010 году на фасаде корпуса в предвыборные деньки в сторону Первомайского рынка вывесили портрет одного кандидата в МЭРы нашего города, размером 6 на 10 метров. Красиво смотрелась дама. Но не прошла. Не выбрали, а так старалась. Мы все стараемся быть кем-то. И не только в профессиональном плане... Но, уж тут как получится. Одни смотрят на запад, другие на восток. Саперы себе под ноги. Йоги — вовнутрь.

 

Йога.

Завязан в позу, бездыхан

И на пределе,

Ты всемогущий богдыхан

В тщедушном теле.

 

Сосредоточен в глубине

И неподвижен,

Снаружи выглядит вполне,

Ты так возвышен!

 

Летят минуты и часы,

Проходит время,

В висках седеют волосы,

Лысеет темя.

 

Но перспектива налицо,

И это важно,

Застынуть в позе мудреца 

Так эпатажно...

 

Ну, невозможно это всё

Смотреть по теле!

Давай, попробуем додзё

С тобой на деле.

 

Ведь если станет горячо,

Придет подмога,

Не дрейфь, помогут, если Чо,

Вся жизнь — йога.

 

Додзё — (яп) место, где ищут путь.

 

 

 

[Малов Сергей]

 

Взгляд в прошедшее.

 

Сгущаются на площади Искусств 

Целебные туманы Петербурга, 

В преодоление избытка чувств

Скрипит перо по воле драматурга.

 

Слова попутно переходят в строки,

Из них слагается письмо,

И вдаль уносят их дороги... 

Ну, в общем, это ремесло.

 

Ну, кто по прихоти сюжетной,

Из жизни взятой наобум,

Хоть раз не сочинял занятный

Двух-трех страничный вольнодум?

 

Под сбруей мыслей пешеходных

Ложится тень, дыхание в нос,

Бумага в качестве расходных -

Скользит писательский разнос. 

 

Как странно ощутить в пространстве 

Времен прошедшее зерно,

И не разрушить чьих-то странствий 

Эпическое полотно.

 

Сенная площадь, серая шинель,

Князь Мышкин мнется у подъезда,

Проходишь временной туннель

И долго не находишь места...

 

Сплетение улиц, дымных площадей,

Переплетение линий, перекрестки судеб...

Куда поставить ногу без затей,

Чтобы не возбудились люде?

 

По Невскому фланирует толпа,

И шествие ее меланхолично,

Прелестно выполняют па,

Лишь те, кто внешне выглядят прилично.

 

Гостиный двор и Аничков дворец,

Войдешь в распахнутые двери,

Бездельник будешь ты, или купец...

Все принимаются по мере.

 

От Мойки до Фонтанки светский лоск,

До Лиговки вовсю идет торговля,

От Николаевской ж.д., поджавши хвост,

Того гляди, что прилетит оглобля.

 

Проскачет ли курьер, посыльный срочный,

Или промчит рессорный экипаж

За ними вслед отвесят точно

Лапши веселой антураж.

 

Прелестный мир прогулок до обеда,

Мечты, мечты, примерки по себе,

Ах, как же хочется тотчас корнета,

Увидеть, хоть на миг, в толпе. 

 

Он пролетел. Как жизнь порой игрива! -

Заметит доморощенный мудрец,

Я с этою игрой делюсь учтиво,

Ведь миг прошедший еще тот гонец!

 

Что не срослось, то в сроки поправимо,

Коль у судьбы ведущее весло,

Прабабушкин корнет пронесся мимо,

Но время, то, что следует, внесло.

 

Вот, так и мы, когда подходят сроки,

Их не минуем, этих плоскостей,

Вершин ли, пропастей, берлоги -

Судьбою зазванных гостей. 

 

Я взгляд отвел, не как прохожий, тина

По стадиям былого пронеслась, 

И скрылся образ, скрылось то, что зримо,

Лишь времени печаль отозвалась. 

 

Что слаще будет нам, потупив очи долу,

Протиснуть в круговерть веков, 

Свой робкий взгляд, ну, так, для кругозору, 

Или аршин тачать, что в клубе знатоков?

 

Искать ответы, из глубин течения

Исследовать и устремляться вдаль,

Не находя разумного решения,

Листать угрюмо жизни календарь.

 

Мир преходящий - времени творение,

Восходы и закаты, море слов,

Лишь близится твое благословение, 

Оно же — потрясение Основ. 

 

Здесь завершаем наш проход сумбурный, 

К сюжетным линиям приблизился финал...

Все так же гонит ветерок попутный,

Волну на Грибоедовский канал.

 

07.11.2023г.

[Малов Сергей]

Из прочитанного в 2023 году, список небольшой, составлен в порядке прочтения книг, в основном это воспоминания. Времена — от Павла I до раннего Брежнева. 

Так уж устроен человек, шагая по жизни, ее не замечать, а поближе к годам серьезным, пускаться в воспоминания. «Жизнь без начала и конца, нас всех подстерегает случай», - замечательные строчки Александра Блока можно отнести к каждой из этих книг. Авторское либретто Блока подходит к жизненным коллизиям Паустовского, Одоевцевой, Мариенгофа, Вельчинской. Ольга Форш на своем «сумасшедшем корабле» возглавляет это исключительное, во многих случаях, плавание. Исключительно оно тем, что выбивается из ряда вон. Нет, это не понарошку, не в бирюльки, все очень серьезно — не досыта, а голодно, не изобильно, а дефицитно, не в тепле, а в холоде, не прямо, а в перегиб, не здраво, но идейно. Кто-то выгребал против течения, кто-то плыл по течению, а кто-то поперек оного. Кому-то удалось уехать за границу, кто-то остался на Родине. Здесь даже не знаешь, где легче было, а где трудней. Жизнь каждого складывалась по-своему.

Да, во времена аксаково — гоголевские были свои жизненные перипетии, но на них жаловаться резона нет. Их, эти перипетии, можно было приметить, почесав затылок, усмехнуться в усы, или крякнуть в бороду. Революция и гражданская война разорвала общество на пополам, кто был «никем», тот становится «всем», вот только вопрос - на долго ли? Человек ко многому привыкает, по временам привыкает к немыслимому. Хозяева доходных домов переселяются в подвалы своих домов, крепкие хозяйственники наблюдают разрушение собственных хозяйств, по классовой, затем по партийной принадлежности пускают в расход, деревня разоряется, коммуналки уплотняются. К голоду кое-как привыкают, к холоду никак. Абсурдность становится системной, но жизнь продолжает фонтанировать, слухи множатся, сплетни разносятся, языки чешутся. Демагогия и бюрократия приобретает естественный характер и закрепляется на местах. Бумага с печатью, мандат, прочее ходатайство снимают препоны с чего угодно. И нет опоры на светлое будущее, как обещали, но поболтать есть о чем. Где и что достать, продать, поменять, спереть. 

Нарком просвещения Анатолий Луначарский, в прошлом завсегдатай парижских кафе, эссеист, пытается спасти культурные осколки прошлого и провести культурно-просветительную деятельность среди пролетариата. Трудное это дело, по многим причинам, старое отринуть, а новое создать, ах, как не просто. Хоть и был он сторонником перевода русского языка на латиницу, но все-таки западником его считать нельзя. Поэтому рождением нашего авангардно — футуристического направления не чурался, а только приветствовал. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», - здесь поэт Блок не угадал, пожар состоялся в собственном доме. Революция будоражила окрестности, но полыхало внутри собственной избы. Разрушить до основания получилось быстро, а затем... А затем, как показала история, состоялось гегелевское смешение в умах, которое относится уже к науке логики. «Рассудок не вправе перешагивать область опыта, иначе познавательная способность становится теоретическим разумом, который сам по себе рождает только химеры», - так и получилось. 

Мне показалось, что опыт привносит в массы определенную уверенность в не повторении пройденного. Помимо этой уверенности существует еще одна — что опыт, чудесным или не чудесным образом, может случится в любой другой области человеческого старания. Поэтому ждем следующего акта пьесы, оперы, балета, карнавала - какой угодно постановки. Возможно, и новых сочинений - воспоминаний, мемуаров, не счесть им числа - они, понятное дело, случатся уже в недалеком, а также и в отдаленном будущем.

 

1. М.Осоргин «Сивцев вражек»

2. И.Одоевцева «На берегах Невы» 

3. М.Осоргин "Времена"

    4.   И.Одоевцева «На берегах Сены»

    5.   А.Мариенгоф «Циники»

    6.   А.Мариенгоф «Роман без вранья»

    7.   А.Мариенгоф «Мой век. Моя молодость»

    8.   А.Мариенгоф «Это вам, потомки»

    9.   Н.Гоголь «Мертвые души»

  10.  И.Ильин «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний»

  11.   М.Веллер «Все о жизни»

  12.  А.Секацкий «Прикладная метафизика»

  13.  С.Аксаков «Семейная хроника»

  14.  Г.Иванов «Петербургские зимы»

  15.  С.Аксаков «Детские годы Багрова внука»

  16.  Б.Зайцев «Собрание сочинений в 3-х томах»

  17.  К.Паустовский «Повесть о жизни» Книги 1-6

  18.  А.Блок «Стихотворения, письма, дневники»

  19.  О.Форш «Сумасшедший корабль»

  20.  С.Аксаков «Семейная хроника»

  21.  Б.Окуджава «Путешествие дилетантов»

  22. О.Вельчинская «Квартира №2 и ее окрестности»

  23.  Б.Зайцев «Дом в Пасси»

  24.  И.Ильин «Путь духовного обновления»

  25.  Б.Окуджава «Упраздненный театр»

  26.  М.Пришвин «Дневники 1926-27гг.»

 

 

 

 

 

 

[Малов Сергей]

Лузгание семечек, сидя на завалинке, как и рыбалка, процесс медитативный. Можно об этом спорить, мол сидят не в позе Лотоса, спину держат не прямо и, вообще, целеустремленность какая-то не такая. Сказать точно какая должна быть целеустремленность, ведь и не скажешь. Поскольку целей великое множество, а устремленность у каждого одна. Туда, или сюда. Туда — вовне, сюда — вовнутрь. Впрочем, туда-сюда, тоже неверно, поскольку все едино. И нет этого самого туда-сюда. Одни пустые слова на поверхности. 

Мелкие косяки мойвы в заливе Гудзона не спешат покинуть водное пространство. Большинство рыбьих глаз следуют мимо, и даже не пытаются взглянуть на крючок с наживкой. Коллективное бессознательное подсказывает, что рыбалки нынче не будет. Все постепенно скатывается к медитативному процессу. Это частное состояние сидящего рыбака. Сидеть пока, не замерзнешь, или пока что-то еще не произойдет. Что должно произойти, никто не знает, поскольку событийное не от нас зависит. Как и вечное. Можно заснуть, а можно вернуться к своим истокам.

В отличие от рыбалки, лузгание семечек, состояние коллективно — медитативное. Здесь важно быть в коллективе. Одному лузгать семечки, конечно можно, но одиноко сидящий, в окружающей шелухе, будет наводить на подозрение, что у него что-то идет не так. Коллектив объединяет и не настораживает. При условии, что скамейка (завалинка) длинная и подсесть сможет любой желающий. Реплики со вздохами постепенно ослабевают, мысль склоняется к своему закату. Говорить больше не о чем, да и не хочется, поскольку лень. Медитативный процесс начался. Все в раздумьях.

 

Мера частностей.

 

Лузгают бабы семечки,

Тихо сидят, вприглядку.

Глазками, со скамеечки...

Шарят, так, для порядку.

 

Шарканье ног по плоскости,

Что у подошвы спросишь?

Жизнь - это мера частностей,

Обуви сколько сносишь?

 

Сколько костюмов, кофточек,

Прочего из одежды...

Так что, примите сверточек,

Этим себя утешьте.

 

Где-то объекты в космосе

Кружатся на орбите, 

Йогам, сидящем в Лотосе,

Холодно на граните.

 

Где-то снимают серию,

Как бы о том, что надо

И монтируют в сепию 

Золото Эльдорадо.

 

Где-то ломают принципы,

Шкуркой стирают грани

Дальнему или присному,

В жизни иль на экране.

 

Где-то в краю нехоженом

Ветры гуляют буйные,

Косятся настороженно

Кони ретиво - сбруйные.

 

Где-то в любви загадочной

Люди исходят криком,

И на яру припадочный 

Борется с личным бзиком.

 

Где-то пылают розы

Преданно, горячо,

Зреют метаморфозы,

Справимся, если Чо... 

 

Где-то валяют валенки,

Жизни слагая прозу,

Выпьешь саке по маленькой,

Чтоб растворить занозу.

 

И продолжаешь пристально

В ней принимать участие,

Чтоб притулились к пристани

Нежность, любовь и счастье.

 

Нет, ничего не выдумать,

Жизнь — это мера частностей,

Лучше упрятать под кровать,

Не надлежащие гласности.

 

04.01.2024г.

[Малов Сергей]

Эпоха Ренессанса, эпоха Холодной войны, эпоха Развитого социализма, да и любая другая эпоха, имели свои движущие силы, которые вносили характерные черты в развитие общества. Современная эпоха, как суммарный результат предыдущих, конечно же, имеет свои отличительные черты. Размышляя, к примеру, чем эпоха Ренессанса (Возрождения) отличается от современной эпохи, можно обнаружить много интересного. Усиление внимания человека к внутреннему миру, его возможностям, возрождение интереса к античности, расширение представлений об окружающем мире, время географических открытий, развития науки, идей гуманизма, развития банковского дела, торговли, ремесел — все это происходило в эпоху Возрождения. В те времена закладывались базовые основы новой европейской культуры И все это было качественно новым в развитии западной цивилизации.

Что происходит в современную эпоху? Глобализация мира достигла своей вершины, но тем не менее, обнаруживается и новая тенденция в развитии - мир становится более полицентричным. Скорость внедрения информации в умы людей несопоставима, в сравнении даже с прошлым веком. От значительного объема информации, восприятие мира не проясняется, а скорее затуманивается, оно становится более упрощенным. Копаться и доходить до сути времени попросту нет, да и не охота разбираться. Налицо манипуляция сознанием в средствах массовой коммуникации, где проявляемая склонность людей к сенсациям и развлечениям используется по-максимуму. Главное — это привлечь внимание. В человеке растет стремление иметь, а не быть, языковое общение дегенерирует, от вторжения рационализма произошел кризис в культуре, гедонистический проект западной цивилизации — здесь тоже пунктик. Стремление уйти от реальности приводит к стремительному росту наркомании. А сколько на планете мусора и отходов, которые присутствуют уже физически, а не в головах! Хорошо заметен конфликт правды и лжи, который проявляет себя во многих сторонах человеческой жизни. Где правда, где ложь, поди разберись. Понятно, что позитивные процессы в обществе также имеются, человек стремится к красоте, гармонии, свободе, это заметно во многих областях человеческой деятельности. 

Герман Гессе в романе «Игра в бисер» назвал нынешний временной отрезок «фельетонной эпохой». Почему «фельетонной», спросите вы? Читайте роман, там подробно обо всем рассказано. Но если вкратце - когда-то фельетон выполнял в газетах занимательную роль, это делалось с помощью стилевого оживления и посредством литературной мелочи. Явление фельетона для любознательных читателей — это «болтовня» о тысячах разных предметов, составленная из чепухи, анекдотов, сведений о невероятном, загадочном, сенсационном, порой лишенная смысла в своей отрывочности и разрозненности. Девальвация слова, как знамение времени, как пустота и фальшь. Но внимание читателей росло, спрос на газету, соответственно вместе с ним. 

Фельетонизация современного общества связана отнюдь не с газетами, а с интернетом, который позволил всем желающим выражать свое мнение, жить на интересе, догоняя каждую мелочь, зачастую привлекая внимание к пустякам и поверхностным явлениям. И если сравнивать эпоху Возрождения с нашей эпохой, то принципиальные отличия здесь налицо. Давайте вспомним шоу «Ну-ка, все вместе!», которое идет на канале «Россия-1», тамошний лозунг: «Больше размаха, больше эмоций, больше участников» определенно принуждает к росту эмоционального отклика зрителей. А ведь именно количественные тенденции современной «фельетонной» эпохи захлестнули практически любую область современной человеческой деятельности, в противовес качественным новым, по тем временам, явлениям, которые и определяли в XV- XVI веках эпоху Возрождения. Честертон охарактеризовал XX век, как век «нездоровой бессмыслицы», в XXI веке все только усилилось. 

Фельетонная эпоха.

 

Летят года, проносятся эпохи,

Века в прошедшем оставляют след,

По-прошлому крушАтся, охи — вздохи,

Как - будто там существенный просвет. 

 

Что было, то прошло, перст коммунизма,

Уже не составляет прежний тренд, 

И фазисная цель коллективизма 

Иссякла, зацепившись за момент. 

 

Мы едем дальше, запрягая «Вольво»,

«Ниссаны», «Жигули» и «Москвичи», 

Ну, вот теперь нам дышится привольно,

Хоть песни пой, хоть в тряпочку молчи.

 

Мир раскрывает нам свои объятия

И мы, как дети радуемся в нем,

И веруем, что все мы люди — братья,

И шествуем вперед одним путем.

 

Но в жизни все не так, не в идеале,

И распри и житейская канва

Застрочена на черством материале

Посредством плотного кривого шва.

 

Попробуй разорвать все эти нити,

Попробуй, навались, и дальше что?

Запечатлеют твой напряг в граните, 

Отдельно зададут вопрос - почто?

 

У революции нет ханжеских «достоинств»,

Она крушит, ломает, топчет вся,

И заглушает в человеке совесть, 

Культ диктатуры и вождей неся.

 

История свершилась, в новой пище

Обширных связей и предлогов для...

Ум постоянно развлечения ищет,

В полях сенсации, шумихи и вранья. 

 

Культурно перерос «свободы» фазис, 

Что новость, что ни тема - «злоба» дня, 

Глянь, прячутся в тропический оазис - 

Здесь просто треп, там сущая брехня. 

 

Предвижу, в чем нас упрекнут потомки,

Так много лишних слов спалили мы,

Не скоро снизят плотность кривотолки, 

Словесно - перманентной кутерьмы.

 

Размах вселенский, фельетонная эпоха,

Где римляне, китайцы, греки где?

Империя лущеного гороха

С царем кипучим в лысой голове.

 

Распахнутые створки Овертона,

Атрибутивный дискурс ищет пень,

Чтоб вдарить со всего разгона,

И понести, ну, всяческую хрень.

 

Располагаясь поудобнее на ночь,

И вникнув мыслью в череду эпох,

Отбрось свои терзания напрочь,

Не будь настроен, как наивный лох. 

 

От суммы пролетевших в жизни лет,

Останется лишь флёр гнетущей скуки,

И скроется поверхностный сюжет,

И понапрасну будут памяти потуги.

 

Дежурный блогер сам растопит печь

Речами, что когда-то били в печень,

И скроется в веках до новых встреч, 

Эпохой фельетонною отмечен. 

 

29.01.2024г. 

 

 

[Малов Сергей]

Разбор старых фото наталкивает порой на такие ассоциации... Ностальгия здесь дело вторичное, ничего не изменить, да и не надо, остается только движение вперед. Многое осталось за кадром, многое стерлось из памяти — слова, лица, жесты, позы... Ох, уж эти позы, сейчас уже и не изобразить, а тогда казалось все по делу. Мы все меняемся, и с нами меняется мир. Его уже нельзя назвать привычным, он становится более невменяемым, запутанным, но порой, все-таки, приоткрывается нам своими загадочными и неуловимыми гранями. Мы все чего-то хотим? И чего? Перпетуум мобиле жизненного процесса отображает детали, но не говорит о главном. Искусство жизни состоит в чем? В количестве набранных очков, в сольном, а не хоровом исполнении, в количестве аплодисментов? Время тягуче — прошлого уже нет, будущее не наступило, настоящее течет, угнаться невозможно, разве что состариться в погоне за ним. 

 

Старые фотографии.

 

На фотографиях, отображая жизнь,

Мгновения, застигнутые кадром,

Чуть подзабытый импрессионизм,

Теперь он в облачении странном.

 

Вот детство, старый двор, скамья,

Иных уж нет, а кое-кто далече,

В истории - обычная семья,

Их взгляды, устремленные навстречу.

 

Из прошлого. Как детство далеко,

И времени поток, стирая память,

Уносит прочь, что было. Нелегко

Из множества всего чуток оставить. 

 

Вот школа, пятый класс, что впереди? 

Контрольные, экзамены, шпаргалки...

Любовь не первая, но все же погляди,

В ряду втором стоит у раздевалки.

 

Да, всех не вспомнить, даже большинство

Давным — давно по имени забыты,

Расплавилось в горниле вещество,

То, что роднило нас, сближая на орбите. 

 

Вот институт, работа, всякий раз, 

Заканчивая на заводе смену 

Торопишься на лекции тотчас,

К вечерне — интегральному рефрену. 

 

Ученье свет, а не ученых тьма,

Шесть дивных лет так лихо пролетели, 

Рассеялась студентов кутерьма,

Спрошу себя - а то ли мы хотели? 

 

Вот горы, где-то очень далеко, сквозь 

Дымку облаков белеет призма,

Когда-то цель и движимая связь, 

С названием простым - пик Коммунизма.

 

Вот близится дыхание дождя, накидки,

Рюкзаки, в плечах усталость,

И даже в шоколадной дольке

Есть почти-что неземная радость.

 

В прошедшем, сохраняя суть,

Нить памяти, что стелется живуче, 

И все-таки, какой же странный путь -

То ямы с виду, то по виду кручи.

 

Мой выбор в жизни, в этом весь ответ,

Еще душа добавит пару строчек -

В нас всех незримо проникает свет, 

Составленный из миллиардов точек. 

 

Круг у костра, гитары перебор,

Ночной концерт прореживает звуки

Природы. Ах, какой же громкий хор 

Романтиков, что просто греют руки! 

 

21.01.2024г.

[Малов Сергей]

         «Выпрямитель сознания еще не рожденных веков», - так поэт Осип Мандельштам писал о своем собрате поэте Андрее Белом. А ведь никогда не были они друзьями, скорее наоборот. Впрочем, у Андрея Белого взаимоотношения с людьми почти всегда складывались на притяжении и разрыве— поначалу друзья, затем следовало внезапное охлаждение, за ним враждебность. И Блока вызывал на дуэль и Блок вызывал Белого на дуэль, но потом находили слова для примирения и успокаивались. Исключения — возможно, Сергей Есенин.

Борис Бугаев (Андрей Белый) родился в 1880 в семье профессора Николая Васильевича Бугаева, декана физико-математического факультета Московского университета и его жены Александры Дмитриевны, урожденной Егоровой. В семье отношения родителей были непростыми, семейная тема нашла свое отображение в прозе Белого, в повестях «Котик Летаев», «Крещеный китаец», в мемуарной прозе «На рубеже двух столетий», «Между двух революций». Мать категорически противилась, чтобы в семье рос «второй математик» и всячески препятствовала влиянию отца. Как писал Белый, она панически боялась «преждевременного развития» сына и всячески тому препятствовала. Большой лоб Бори вызывал у матери неудовольствие, лобастый, значит в папу, ничего хорошего. Маленький Боря не хотел конфликтовать с мамой, носил платье, как у девочек, прикрывал большой лоб кудрями, стеснялся своей башковитости, и считал, что когда он наденет штанишки, вот тогда и начнется ненужное ему и мамочке — страшно подумать(!) «преждевременное развитие». Это его здорово пугало.

И было от чего пугаться. Этот мир казался ему таким странным, неестественным, выдуманным. Ведь память оставила ему в сохранности иной мир: «В стране жизни ритмов — там был до рождения я», - пишет Андрей Белый в автобиографической книге «Котик Летаев». Книга сама по себе уникальна, ведь еще никому не удалось передать собственные детские впечатления от момента рождения до пяти лет с такой непосредственностью и правдивостью. Кое-что выходит и из рамок наших представлений — это впечатления маленького ребенка до рождения, находящегося в утробе матери, они тоже там есть.

В доме Бугаевых часто бывали гости - «жрецы науки», коллеги отца по университету, его ученики, впрочем, не только они, были здесь и адвокаты, чиновники, писатели, захаживал сюда и сам Лев Толстой. Маленький Боря вслушивался в разговоры взрослых и многие загадочные и непонятные слова услышал тогда впервые — дифференциалы, интегралы, сходимость несходимых рядов, монады Лейбница; многоякие виды причинностей заползают в пространство их дома; узнал он и про округлость Земли, о происхождении человека от обезьяны, а имена Лагранжа и Дарвина воспринимались, как имена богов Олимпа. 

Гувернантка Раиса Ивановна читала мальчику стихи Гёте и Гейне, много различных сказок, все это уравновешивало чувства и ум ребенка, вызывало ассоциации, отличные от далеких научных терминов. Но однажды доктор сказал родителям, что сказки ребенку вредны, очень уж он впечатлительный, и гувернантка тут же была уволена. Боря после этого случая затаился, и решил ни с кем не делиться своими секретами. Из разговоров с бабушкой он узнает о существовании Бога, это оказало на него серьёзное влияние. Вот, что он писал: «На истерические крики матери на меня и на ее угрозы «не смей учиться», я отвечал ей молитвою - за нее же; и я бывало вздыхал: «Боже, прости маму: не ведает, что творит». Мать имела пристрастие к музыке и балам, часто играла в доме на пианино (Шопен, Шуман, Бетховен). Музыка завоевала душу ребенка - «музыку переживал я имманентно своему «Я», пишет Белый в воспоминаниях. Но сказать матери, о том, что он любит музыку всей душой, он не смел, боясь, что она также исчезнет из его жизни, как исчезли сказки. А она и не догадывалась о его увлечении, говоря, что весь пошел в папу, никакой музыки не понимает. 

Одна из гувернанток, француженка, учит мальчика французскому языку, знакомит с книгами Жюля Верна, Майн Рида, Купера, он окунается в историю приключений, ощущает себя пионером, первопроходцем североамериканских прерий.

С 1891 по 1899 год Борис Бугаев учился в гимназии Поливанова на Пречистенке, 32. Гимназия, открытая в 1868 году, была лучшим учебным заведением Москвы того времени, здесь учились дети дворян и купечества, был очень сильный преподавательский состав. Большое влияние на будущего писателя оказали уроки по русскому языку и литературе директора школы Льва Ивановича Поливанова: «молнии Поливановских уроков зажигали меня». В это же самое время начинается серьёзное увлечение будущего писателя чтением. Читал от невероятно много, вначале это были книги из домашней библиотеки, затем он стал ходить в публичную библиотеку на Сенной площади, при этом пропуская уроки в гимназии. Читает он литературу по истории, искусству, литературе (Достоевский, Ибсен, Тургенев, Гончаров, Пушкин, Гете), музыковедению, культуре, философии — здесь мы видим Владимира Соловьева, Шопенгауэра, Ницше и Канта. 

Вообще, в гимназии Боря чувствовал себя довольно неуютно, сказывалась его природная застенчивость, в средних классах над ним смеялись, считая глупым. В 1894 году к ним в подъезд, этажом ниже, переезжает семья Соловьевых — Михаил Сергеевич и Ольга Михайловна, вместе с сыном Сережей. Михаил Сергеевич был сыном известного историка Соловьева. Между семьей Соловьевых и Борисом Бугаевым устанавливаются дружеские отношения. Необычайно велико влияние четы Соловьевых и их сына на развитие Бориса Бугаева, его знакомят с новинками литературы, рассказывают много познавательного, внимательно выслушивают его собственное мнение. И через несколько лет происходит неожиданное раскрытие ораторского таланта Бори, речь его освободилась от зажима, и что называется, потекла, он становится яростным спорщиком. В старших классах он увлекается буддизмом и теософией. В 1889 году по настоянию отца поступает в Московский университет, на физико-математический факультет, естественное отделение, в 1903 году он его заканчивает. Приходит в мнению, что точные науки не объясняют мир, как целое - «наука идет от незнания к незнанию, наука есть систематика всякого незнания».

В 1900 году он пишет свое первое сочинение, которое назвал «Северная симфония», она посвящена Эдварду Григу, затем еще три литературных симфонии. Михаил Сергеевич предлагает поэту взять литературный псевдоним - Андрей Белый. Что он и делает. Весной 1902 года в московском издательстве «Скорпион» выходит 2 симфония (драматическая) под авторским псевдонимом. Тема симфонии — музыкальная, сатирическая, идейно-символическая. Публикация наделала много шума, интеллигентская среда взорвалась, все интересовалась, кто же автор произведения? Белого здорово критикуют, но это больше от непонимания. Или от понимания, что попал в самую точку... 

Вот начало этой симфонии:

«1.Стояла душная страда. Мостовая ослепительно сверкала.

2. Трещали извозчики, подставляя жаркому солнцу истертые, синие спины.

3. Дворники поднимали прах столбом, не смущаясь гримасами прохожих, гогоча коричнево-пыльными лицами.

4. На тротуарах бежали истощенные жаром разночинцы и подозрительные мещане.

5. Все были бледны, и надо всеми нависал свод голубой, серо-синий, то серый, то черный, полный музыкальной скуки, вечной скуки, с солнцем-глазом посреди.

6. Оттуда лились потоки металлической раскаленности.

7. Всякий бежал неизвестно куда и зачем, боясь смотреть в глаза правде».

Картина заполнена мазками, под взглядом символически-выверенным, не поверхностным, а глубинным, подчеркнуто ёрничающим, соперничающим... Да, что-то есть в ней от Гоголя или от Салтыкова-Щедрина.

Третья симфония, которая была опубликована позже, являет собой отголосок учебы Андрея Белого на естественном отделении физико-математического факультета (она в это время и сочинялась): «В лабораторном чаду тускнели угрюмые студенческие силуэты, еще с утра притащившиеся со всех концов Москвы. Все они сходились в одном: равно дымили, производя зловоние.

Хотя тот нюхал пробирки, а этот их мыл; тот зажигал багровенькое пламя, а тот уничтожал его. В их бесцветных очах не отражалось тусклое отчаяние. Хандриков прибежал в лабораторию. Запалив огонек, перегонял покорные жидкости из сосуда в сосуд, не обращая внимания на планетный бег.Земля вертелась вокруг солнца. Солнце мчалось неизвестно куда, приближаясь к созвездию Геркулеса. Никакие знания не могли занавесить эту вопиющую неизвестность».

Опять встают рядом обыденность и космос, мелкие человеческие интересы и бесконечность, время и судьба, парадокс существования и жизненная бессмыслица.Из выступления диссертанта Хандрикова: «Обращаясь ко мне как к представителю точного знания, вы пьете за развитие точных наук, искусств, философии и общественных интересов. Глубоко тронутый вашим тостом, я тем не менее, отклоняю это обращение ко мне. О многом я думаю и кое в чем прав, может быть. Но развитие моей мысли идет вразрез с тем, что вы привыкли называть культурой. Я не вижу спокойной будущности для человечества, движимого развитием наук, искусств, философии и социальных интересов, если они не переменят своих формул».(Третья симфония «Возврат»).

 

Изменено 31 марта пользователем Малов Сергей

[Малов Сергей]

В 1901 году Белый знакомится с Брюсовым, Мережковским и Зинаидой Гиппиус. Это были представители старшего поколения писателей — символистов. Белый и сам, с раннего детства ощущает себя символистом. В работе «Почему я стал символистом», он пишет, что был символистом с самого рождения. Опираясь на внутренние переживания, которые переданы в «Котике Летаеве», можно сделать вывод, что иначе и быть не могло. «Я сознательный символист и по своему переделываю систему Шопенгауэра», - пишет Белый. Когда читаешь другую книгу Белого «Эмблематика смысла» о символизме, чувствуешь всю степень сложности излагаемого материала, но как-то, не западает она внутрь, рассеивает внимание, нет в ней чего-то основного. Книга писалась второпях и это явно ощущается.

 

Система, которую пытается выстроить Белый на бумаге, не для читателей, она больше для самого автора. Его не понимают многие, почти все: «То, что я говорил, было сложно, запутанно, ибо не существовало шпаргалок из готовых мировоззрений; и я должен был на первых порах сам озаботиться тем, чтобы из ряда мировоззрений наготовить себе защитительный материал; легко жарить по Писареву, по Льюису, по Спенсеру; так жарило большинство соклассников; а я жарил из самого себя; и запутывался», - пишет Белый. Возможно, что систему символизма и не следовало бы создавать, а потраченное время направить на создание художественных произведений? Как знать. Ведь многое из задуманного Белому так и не удалось осуществить. Времени и сил не хватило.

Тем не менее Белый ярко выраженный символист, все его художественные произведения наполнены символами - это его взгляд, порхающий по увиденному — по предметам, обыденным явлениям, природе, человеку, космосу. Взгляд, связывающий два мира — мир бытия и мир бытийности. Но завязка оказывается без развязки, не видно выхода, есть только взгляд изнутри на внешнее, взгляд в прошлое, взгляд в пространство, который обязывает задуматься, но не обязывает перейти к действию. Философ Ф.Степун так пишет о поэте-символисте: «Мышление Белого представляется упражнением на летящих трапециях под куполом одиночного «Я». Белый тверди не ищет, он ищет новых форм литературного изложения, ищет выразительности в символах и символических образах.

 

В январе 1904 года Андрей Белый на своей квартире в Москве встречается с Александром Блоком и его женой Любовью Дмитриевной, урожденной Менделеевой. Впрочем, заочное знакомство состоялось ранее - со стихами Блока он познакомился в 1901 году, а переписка между поэтами завязалась в 1903 года. Знакомство обескураживает обоих, да, не так они представляли себе друг друга. Гораздо позднее, в 1922 году, находясь в Берлине, Белый напишет «Воспоминания о Блоке», книга очень интересная с разных ракурсов, в ней приводятся не только взаимоотношения четы Блоков а Андрея Белого, но дается и глубинный срез эпохи Серебряного века. Еще лучше понимание личных взаимоотношений поэтов дает переписка, которая издана отдельной книгой «Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903 — 1919 г.».

 

Блок так высказался о Белом: «А знаешь, Боря, ты — мот, а я кутила». Под «мотовством разумел он обычай мой сыпаться словом, проматывать словом душевное содержание», - замечает Белый. Такая ярко выраженная проблематика «говорильни» вообще характерна для эпохи начала XX века, у многих политиков, писателей и поэтов она присутствовала. Белый пишет: «Я ходил, как ободранный, - спорами, он (Блок) — отстранялся от них». Года 1904 — 1922 в России яростные, напряженнейшие, лихие; ощущение такое, что гигантский поток энергии проносится сквозь пространства и людские судьбы, все и всех захлестывает, перемешивает, многих этот поток уничтожает, а многих разбрасывает в стороны. 

1906г. - «Та же дико напряженная общественная жизнь», 1907г. - «Бешенная переписка с Л.Д. Блок. Участие во всех прениях «на башне» (у Иванова), вызов Блока на дуэль... Мне трудно даже зафиксировать всю ту суетню собраний, деловых бесед, платформ, общений и выступлений, выпавших в этот период». Вихрь бесед, заседаний, писаний, в итоге в беседе с Эллисом (Л.Л. Кобылинским) они приходят к выводу, что так жить нельзя.

1904-1908гг.

«Что же я делал? Грыз логики, которые мог бы не грызть, да и идеологически «прел» в говорильнях тогдашнего времени...».

 

В 1906-1907гг. - Белый уезжает в Мюнхен, Париж, а в 1911г. уже с женой Асей Тургеневой путешествует в Тунисе, Египте, Палестине, пишет «Путевые заметки». Метание между Россией и Европой. В 1909 году завершает роман «Серебряный голубь», пишет статьи для сборника «Символизм», ранее, в 1908 году пишет стихи для сборников «Пепел» и «Урна». В 1913 году, в марте вместе с группой русских антропософов выезжает в Гельсингфорс (Хельсинки) слушать лекции Рудольфа Штайнера. Антропософия живо интересовала Андрея Белого, в ней он находит ответы на многие мучившие его вопросы. В 1914 — 1916 году живет вместе с женой в Дорнахе Швейцария, где работают над строительством Гетеанума, Белый много пишет. В 1916 году в апреле выходит отдельной книгой самый известный роман Белого «Петербург», в сентябре он возвращается в Россию, а в октябре завершает работу над романом «Котик Летаев».

 

Революцию Андрей Белый встретил в ожидании перемен к лучшему:

Как отметил Белый, 1918 — Год больших ожиданий, 1919 — Год полного изнывания, 1920 — Предел сложности жизни. В чем заключалась эта сложность? Не только в самой жизненной неустроенности... Заседания, организации, лекции, чтения, председательства, сближения и расхождения. Год максимального лекционного и общественного напряжения — Антропософское общество, Вольфила (Вольно-философская ассоциация), где председателем Белый, Академия духовной культуры, Институт театральных знаний, Пролеткульт, Институт живого слова, Дом искусств (Ленинград), Дворец искусств (Москва). В 1920 году прочитано лекций — 71, участие в заседаниях — 43, в диспутах и прениях — 38, председатель в собраниях — 20. А еще пишет книгу «Крещеный китаец». Никакого здоровья не хватит.

 

20 октября 1921 года Белый уезжает в Берлин. Там происходит окончательный разрыв с женой — Асей Тургеневой, разрыв с Рудольфом Штайнером. Тяжелые переживания приводят к нервному срыву. Белый уходит в загул, его часто видят пьяным в кафе и ресторанах. Тем не менее, он очень много трудится - пишет большую книгу воспоминаний «Начало века». Эта берлинская редакция воспоминаний будет серьезно отличаться от той книги, которую он начнет позднее в писать в СССР. Берлинское двухлетие - это апогей в творческом развитии Белого — там печатается 16 произведений (7 переизданий, 9 новых). Но обстановка в столице Германии сильно угнетает Белого, об этом пишет Марина Цветаева в книге «Пленный дух». Узнав, что Белый находится в сложном психологическом состоянии, к нему в Берлин приезжает знакомая по антропософскому обществу Клавдия Николаевна Васильева (в будущем жена), которая увозит писателя из города в Шварцвальд. Там Белому удается частично восстановить своё здоровье. Но решение уехать из Германии уже созрело, 26 октября 1923 года он возвращается в Москву.

Дальнейшее творчество писателя начинает постепенно развиваться в другом направлении. В 1929 году он завершает книгу воспоминаний о Р.Штайнере, первый том мемуаров «На рубеже двух столетий», работает над трилогией «Москва», в 1930 году пишет второй том мемуаров «Начало века», в 1932 году третий том мемуаров «Между двух революций». Можно отметить, что Андрей Белый в своих воспоминаниях, порою, субъективных, но интересных, дает объёмную картину общественной жизни Москвы и Петербурга первой трети XX века, раскрывает характеры, драмы, судьбы творческих деятелей «Серебряного века». Кроме этого, сохранилась часть дневников писателя, что тоже дает представление о происходящих событиях и личных планах писателя, к сожалению, дневники за 1914-1925 год были изъяты ОГПУ и пропали. Еще он пишет работу по символизму - «Ритм как диалектика и «Медный всадник», большое исследование «Мастерство Гоголя», работы по теории слова, которые выйдут уже в наше время под общим названием «Жезл Аарона». И это все в условиях жизненной неустроенности, на съемных квартирах, зачастую в довольно сложной окружающей обстановке.

К сожалению, не смотря на продуктивность и работоспособность, Андрей Белый, все же, не смог осуществить главную планировавшуюся им задачу — написать продолжение «Серебряного голубя» и «Петербурга». Он хотел завершить исконную тему «Восток и Запад». Книга должна иметь название «Невидимый Град». Что должно быть в этой книге? Остается только догадываться.

 

Литература:

1. К.В.Мочульский «Жизнь и творчество Андрея Белого»

2. П.Н.Зайцев «Последние десять лет жизни Андрея Белого»

3. В.Н.Демин «Андрей Белый» из серии ЖЗЛ.

 

[Малов Сергей]

Оттенки серого-желтого, коричневого голубого, оттенки серо-темно-зеленого, бирюзово- эрмитажного. Когда окунаешься взглядом в пространство, которое в осеннюю пору зачастую отдаёт холодком и сыростью, то чувствуешь некое ощущение двоякости, разделенности. Европа ли это? Очень на нее похоже. Но, в то же время... Присутствует в здешних пространствах и не географическое, а какое-то над мирное существование. Его невозможно уловить, бегая по окрестным улицам и проспектам, его можно лишь коснуться, предощутив посредством того качества, который мы называем интуицией. Возможно, что пласт иного, не географического свойства, соизволит приблизиться к воспринимающему сознанию в минуты спокойного пребывания на какой-нибудь отдаленной скамейке, в укромном месте, какого-нибудь парка. Возможно, что это произойдет в каком-нибудь другом, более-менее пустом пространстве, не суть важно. Невидимая сила, которую можно рассматривать как харизму города, действует по мере каждого, одному доставляет едва-едва, другому чуть более.

В далеком уже 1966 году утверждены были 40 оттенков цветовой карты города на Неве, и стал этот унифицированный каталог цветовой харизмой, управляющий образами и представлениями. С этими оттенками сросся Петербург, в разные годы именуемый Санкт- Петербург, Петроград и Ленинград. Кому как больше нравится. Город, продуваемый ветрами и ветрищами. Сквозняки Петербурга вообще присущи любому северному городу, а городу на побережье Балтики и подавно. Хотя, какой тут север? Всего лишь северо-запад. Однако, сквозняки очень характерное явление для здешних мест, дуют они с начала октября и до конца апреля, а глядишь и мая. Все выдувают и продувают. Привычка нужна к этим сквознякам, не всякому они придутся по вкусу. 

Город живет своей историей, впрочем, это совсем не история Рима или история Помпей, это другая история. Здесь нет торчащих руин и раскопов. С одной стороны, история эта молчаливая, с другой говорливая, не в меру. К какой истории захочешь прислушаться, такая и откликнется в тебе своим рассказом. К тишине прислушиваться легче, поскольку с годами тишина становится необходимостью, а гомон, крики и шум только раздражают и вызывают недоумение. Прислушаться к тишине истории в Петербурге — это так здорово. Внутри пласт нанизывается на пласт, открываешь один, за ним следующий... Бегущие по Невскому проспекту люди не замечают этих пластов. Они вечно куда-то спешат, их удел спешка. Впрочем, со временем и они успокоятся... 

Итак, о пластах. В каждом из них есть что-то особенное, отличительное. Петровский пласт — начало строительства города, леса, болота, пласт Екатерининский — город растет, ширится, облицовывается в граните, пласт Николаевский — монументальный, строгий и величавый — дворцы, казармы, манежи, театры, классицизм во всей его красе. Город, каким его мы знаем сейчас, в XXI веке. 

Взгляд улавливает отдельные детали и целые отрезки пространств - фасады, подъезды, улицы, проспекты, набережные, дворцы, соборы, памятники. Чуть в стороне от центра - не парадная рабочая сторона. На контрасте к парадной. Взгляд тянет к центру, к парадной его части. Невский проспект — это проспект многоножек, выдающийся по своей красоте и протяженности. Он делает толчок, и начинается движуха, возникает ритм во всей центральной части города. Он раскручивает маховик встреч, свиданий, культурных закидонов, бестолкового блуждания, швыряющий прохожих с улиц, со сквозняков наружных в недра метрополитена, в сквозняки подземелья и обратно на поверхность— это наш пласт, современный. Пласт нарастил к Николаевскому пласту соответствующее моменту одеяние — новые вывески, рекламу, столбы, провода, машины, троллейбусы, чего только тут нет. 

Да, лошадей нет уже давно, запах навоза исчез, и никто даже не подозревает, что когда-то его было здесь довольно. Лошади остались только в бронзе — Медный всадник на Сенатской площади, памятник Петру I перед Михайловским дворцом, памятник Николаю I на Исаакиевской площади, памятник Александру III перед Мраморным дворцом и т.д. Бронза — это металл, для исторической памяти хорошо, запаха не выделяет, только зеленеет с годами. 

Мир меняется со скоростью вращения планеты вокруг своей оси, и стремительность изменений уже никого не удивляет. Все хотят чего-то нового. Ждут нового, торопят новое. Для собственного удивления и восхищения. Какая перспектива у Петербурга впереди, никто не знает и не догадывается. Да и зачем это знать, что вообще это даст? Перспектив может быть сколь угодно много, а история выберет из них только одну, гадай - не гадай. 

А пока народ несется себе куда-то, вклинивая в пространство розовощекие лица и разнокалиберные носы, пытаясь выставить на продажу что-то своё, или пытаясь купить что-то чужое. Обдавая себя и окружающих ароматно-приторными клубами бездымных систем, кучкуется молодое поколение завоевателей пространства. Им всё еще только предстоит. Предстоит ощутить вред и пользу всяческих попыток в пространстве и во времени. А покуда призраки сезонных заблуждений, как дымовая завеса кружат им головы. 

«Мы в Совкомбанке!», «Переводим долги на «Халву!», «Два по цене одного!» «Скидки до 50% в «Эльдорадо» - рекламные лозунги, с полсотни лет оглянись, а ведь было повсеместно так: «Слава КПСС!», «КПСС - Ум, честь и совесть нашей эпохи», «Свобода, Равенство, Братство!» и т.д. Проскочили. 

Собственное поведение в истории - выявляешь паттерн, наблюдаешь за своими шагами. Генерация иллюзий на экране смартфона, многослойность всяческих устремлений, действие и бездействие, подведение итогов. Это жизнь.

Каждый день с утра, в пучинах конспиративных квартир начинает формироваться людской поток. Люди таятся в своих квартирах до поры до времени, а потом выносят себя наружу и постепенно вливаются в общее поточное дело. Через некоторое время людской поток набирает силу и приобретает признаки нездоровой суеты.

Загадка явления городской суеты в том, что она заразна, как любое вирусное заболевание. Стоит только прикоснуться к суете, и ты уже в ее лапах, и тебя куда-то понесло. Цель неясна, она блуждает в голове, но надо обязательно двигаться, ибо движение — это жизнь... Останавливаться нельзя, замедление есть промедление. Не успеешь ахнуть, как старость подойдет.

Кажется, невозможно внутренним взором проникнуть вглубь этих монументальных каменных сооружений, плывущих в пространстве прямоугольных творений рук человеческих, всех этих дворцов таврических и не таврических, так чтобы ежесекундно, одномоментно охватить все составляющие жизненной суеты Петербурга. Его многоосной, многоликой, много хваткой структуры. Кажется, невозможно. Однако, писателям иногда удается это сделать - Андрей Белый роман «Петербург».