Малов Сергей

Первый раз мне довелось побывать в горах в далеком 19... Это были Фанские горы, у Визбора есть такие замечательные строчки: «Я сердце оставил в Фанских горах, теперь бессердечный хожу по равнине». Поход для меня, как новичка, был довольно сложный, впрочем, не столько физически, поскольку бег и лыжи были у меня за плечами не один год, а технически. Ну, и кто же не боится высоты? Внутренне к себе я особо не присматривался, новизна и необычность увиденного - красота горных озер, физические нагрузки, камнепады, крутые склоны, все это отвлекало от внутреннего просмотра. Однако, по приезду домой, на контрасте высот и низин, я неожиданно обнаружил, в чем заключается эта разница восприятия. Там, наверху, мысленная и эмоциональная прослойка, если можно так выразиться, была иной. Она была тоньше, спокойней, радостней. Не было фокусировки на проблемах сиюминутных, заботе «о том — о сём», не было пристрастного, критического отношения к жизненному наполнению, раздражительности по пустякам. Несколько дней, скорее всего три дня, я ходил под впечатлением верхних миров, затем обыденность постепенно включила мое сознание в свои цепкие объятия. Все постепенно пришло «в норму». Однако, эта необычность восприятия, сохранилась в памяти и я решил с этим делом разобраться. Долго ли коротко, но время шло, ежегодные поездки в горы добавили некоторый психологический антураж, появилась уверенность в себе, кое-что удалось заметить и внутри себя. До меня стало доходить, что наш видимый мир устроен как-то иначе, что не все так просто, как изложено в «Марксистско-Ленинской философии». Путь был неблизкий, но все же... Понятно, жизненная доктрина у каждого человека своя, каждый что-то ищет и что-то находит, на чем-то останавливается, или продолжает искать, чем-то доволен или недоволен. Всему свое время. Приведу здесь слова, которые, как мне кажется, прекрасно отражают смысловое явление гор в человеческом бытии. Грани Агни Йоги. 1968 г. 497. «Горы поймем как явление, выводящее из условий плотного мира. Чем выше, тем утонченнее. Уменьшаются часы сна и количество пищи. И состав её изменяется. Психическая атмосфера гор резко отличается от атмосферы долин. Мысли работают ярче и легче. Сгущенные, тяжкие слои низин, отравленные эманациями людскими, не достигают высот. Ущелья мрака и пропасти, куда не достигают живительные, очищающие лучи солнца, являются не только символами тьмы, но и действительно углубляют и усиливают её проявления. Свет и тьма по природе своей – антиподы, и если чем выше, тем светлее, то и, наоборот, чем ниже, тем ближе к царству тьмы. Даже атмосфера подвала отличается от атмосферы верхнего этажа. Это различие особенно резко проявляется в условиях Тонкого Мира. ...Неочищенные тонкие оболочки тяготеют ко тьме и не могут подняться выше, очищенные, светлые и сияющие, автоматически поднимаются вверх – в область Света. Пребывание на высотах в плотном теле и очищение от наслоений низин, естественно, при освобождении от физического тела увлекает тонкое тело в высокие слои. Обитателям темных подвалов подниматься вверх много труднее – привычка к соответствующей атмосфере и отсутствие устремления ввысь привязывают дух к низшим слоям. Но все же главным условием подъема будет устремление духа».

Кто учил немецкий язык в школе, тот хорошо помнит, что многие немецкие слова составные (композиты). Они составлены так: существительное+существительное, глагол+существительное, наречие+существительное, числительное+существительное. В русском языке такое явление довольно большая редкость. Впрочем, после революции у нас тоже появились неологизмы, составленные из нескольких слов, или сокращенно букв. Детям давали имена, например Вектор — Великий коммунизм торжествует, Гертруда — Герой труда, Калерия — Красная кавалерия. У пары моих знакомых было отчество Владиленовна — образовано от Владимир Ильич Ленин. А как вам Велипедастал? (Великий педагог Сталин), Тролебузин (Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев), Даздраперма (Да здравствует Первое мая!). Однако, в немецком языке все выглядит намного веселее. Ниже приведу небольшой отрезок из «Автобиографии» Марка Твена: «К вопросу о длине немецких слов. Иные из них так длинны, что их видишь в перспективе. Вот несколько примеров: Freundschaftsbezeiigungen. Dilettanleiiaufdringlichkoiton. Stadtverordnetenversammlungen. Этого уже не назовешь словами – это алфавитные процессии. К тому же они не какая-нибудь редкость. Разверните любую немецкую газету, и вы увидите, как они торжественно маршируют через всю страницу, а при некотором воображении увидите знамена и услышите духовой оркестр. Как бы скромны ни были сами по себе речи, подобные слова придают им воинственное звучание. Я большой любитель курьезов, и когда мне встречается подобный интересный экземпляр, я набиваю его и ставлю за стекло. У меня уже собралась ценная коллекция. Дубликаты я пускаю в обмен и таким образом ее пополняю. Вот несколько забавных экземпляров, которые мне удалось приобрести на распродаже имущества одного прогоревшего коллекционера: Generalstaatsverordnotenversaiamlungen. Altertumswissenschaften. Kinderbewahrungsanstalten. Unabhangigkeitaerklarungen. Wiederherstellungsbestrebungen. Waffenstillstandsunterhaltungen Конечно, когда такие грандиозные горные цепи тянутся через всю страницу, они облагораживают и украшают литературный ландшафт, – но вообразите, каково приходится неискушенному новичку, когда они преграждают ему дорогу; он не может ни проползти под ними, ни перевалить через них, ни проложить в них туннель. В смятении он кидается к словарю, но и словарь бессилен ему помочь. Словарь должен же где-то провести черту, он знать не хочет подобных словообразований. И он, конечно, прав. Эти длинные штуки едва ли можно считать словами, это скорее словосочетания, и человека, их придумавшего, следовало бы убить. Это составные слова с опущенными дефисами. Отдельные их элементы можно найти в словаре, но только в свободном, рассеянном состоянии. Вы можете выловить их поодиночке и кое как уразуметь их слитное значение, но это скучное и хлопотливое занятие Я испытал этот способ на некоторых приведенных выше экспонатах. “Freundschaftsbezeugungen” – это, по видимому, “Дружбоизъявления”, – неудачный и неуклюжий вариант более обычного “Изъявления дружбы”. “Unabhangigleilserklarungen” – как я догадываюсь – не что иное, как “Независимостипровозглашения”, – по-моему, это ничуть не лучше, чем “Провозглашения независимости”. “Generalstaatsverordnetenversammlungen” – очевидно, переводится как “Общиепредставителейзаконодательнойпалатысобрания”, КРАСОТЫ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА. 3 февраля. - Вчера читал лекцию с благотворительной целью в "Borsendorfersaal". Как раз когда я поднимался на эстраду, посыльный передал мне конверт, на котором стояло мое имя, а под ним было написано: "Пожалуйста, прочтите сегодня одну из этих вырезок". В конверте лежали две вырезки из газет, две версии одного и того же анекдота, одна немецкая, другая английская. Я хотел было прочесть моим слушателям немецкую версию и посмотреть, что из этого получится, но не отважился, когда заметил, какой внушительный вид имеет последнее слово. Жалею, впрочем, что не прочел: оно, вероятно, хорошо прозвучало бы с эстрады и было бы встречено аплодисментами. А может быть, и кирпичами. Никогда нельзя сказать наперед, как поступит незнакомая публика, - вкусы у нее капризны. В анекдоте не без основания высмеиваются немецкие длинные слова, и преувеличение не так велико, как можно было бы думать. Немецкое длинное слово создалось противозаконным способом, это гнусная фальсификация, подделка. Словари его не признают, и в словарях его нечего искать. Оно получилось из соединения целой кучи слов воедино, и при этом без всякой надобности: это выдумка лентяев и преступление против языка. Ничего ровно нельзя выиграть, нельзя даже сэкономить много места, напечатав на визитной карточке в одно слово: "Госпожа Смит, вдова покойного обер-секретаря полицейского департамента", и все-таки немецкая вдова поддается убеждению без особых хлопот и пишется так: "Госпожа покойного обер-секретаря полицейского департамента вдова Смит". Вот английская версия анекдота: Дрезденская газета "Охотник", которая думает, что в Южной Африке водятся кенгуру (Beutelratte), говорит, что готтентоты (Hottentoten) сажают их в клетки (Kotter), снабженные крышками (Lattengitter) для защиты от дождя. Поэтому клетки называются "латтенгиттерветтеркоттер", а сидящие в них кенгуру - "латтенгиттерветтеркоттербейтельраттен". Однажды был арестован убийца (Attentater), который убил в Штреттертротеле готтентотку (Hottentotenmutter), мать двух глупеньких, заикающихся детей. Эта женщина по-немецки называется "Готтентотенштоттертроттельмуттер", а ее убийца - "Готтентотенштоттертроттельмуттераттентетер". Убийцу посадили в клетку для кенгуру - "бейтельраттенлаттенгцттерветтеркоттер", откуда он через несколько дней убежал, но был случайно пойман каким-то готтентотом, который с сияющим лицом явился к судье. - Я поймал кенгуру, - "бейтельратте", - сказал он. - Какого? - спросил судья. - У нас их много. - Аттентетерлаттенгиттерветтеркоттербейтельратте. - Какого это - "аттентетер", о ком ты говоришь? - О "Готтентотенштоттертроттельмуттераттентетер". - Так почему же ты не сказал сразу: "Готтентоттенштоттертроттельмуттераттентетерлаттенгиттерветтеркоттербейтельратте"?

Как поглощается пища? Это все хорошо знают. Пища поглощается головой. В принципе, именно голова и ответственна за все последствия, которые могут возникнуть в дальнейшем. Последствия возникают либо довольно скоро, либо в довольно отдаленном будущем. Как сочиняются книги? Понятно, тоже головой, вернее при посредстве мозга, который находится в голове. Книги сочинять гораздо сложнее, чем поглощать пищу, поэтому большинство людей профессионально писательским делом и не занимаются. Вот, что пишет о сочинительстве книг американский писатель Марк Твен в своей «Автобиографии». «За все эти тридцать пять лет ни разу не было такого времени, чтобы на моей литературной верфи не стояло на стапелях двух или трех незаконченных кораблей, заброшенных и рассыхающихся на солнце; обычно их бывает три или четыре, сейчас их у меня пять. Выглядит это легкомысленно, но делается не зря, а с умыслом.Пока книга пишется сама собой, я — верный и преданный секретарь, и рвение мое не ослабевает; но как только книга попытается взвалить на мою голову труд придумывания для нее ситуаций, изобретения событий и ведения диалогов, я ее откладываю и забываю о ней. Потом я пересматриваю мои неоконченные вещи — на случай, нет ли среди них такой, у которой интерес к себе ожил за два года отдыха и безделья и не возьмет ли она меня опять к себе в секретари.Совершенно случайно я обнаружил, что книга непременно должна устать,— это бывает приблизительно на середине, — и тогда она отказывается продолжать работу, пока ее силы и интерес к делу не оживут после отдыха, а истощившийся запас сырья не пополнится с течением времени. Я сделал это неоценимое открытие, дописав «Тома Сойера» до половины. На четырехсотой странице моей рукописи книга неожиданно и решительно остановилась и отказалась двинуться хотя бы на шаг. Прошел день, другой, а она все отказывалась.Я был разочарован, огорчен и удивлен до крайности, потому что я знал очень хорошо, что книга не кончена, и я не понимал, отчего я не могу двинуться дальше. Причина была очень простая: мой резервуар иссяк, он был пуст, запас материала в нем истощился, рассказ не мог идти дальше без материала, его нельзя было сделать из ничего.Рукопись пролежала в ящике стола два года, а затем в один прекрасный день я достал ее и прочел последнюю написанную главу. Тогда-то я и сделал великое открытие, что если резервуар иссякает — надо только оставить его в покое, и он постепенно наполнится, пока ты спишь, пока ты работаешь над другими вещами, даже не подозревая, что в это же самое время идет бессознательная и в высшей степени ценная мозговая деятельность. Материал опять накопился, и книга пошла и закончилась сама собой, без всяких хлопот.С тех пор, работая над книгой, я безбоязненно убирал ее в ящик каждый раз, когда пересыхал резервуар, прекрасно зная, что в два-три года он наполнится снова без всяких забот с моей стороны и что тогда довести ее до конца будет легко и просто. «Принц и нищий» забастовал на середине — оттого, что иссяк резервуар; и я не дотрагивался до книги в течение двух лет.Двухлетний перерыв был с «Янки при дворе короля Артура». Такие же перерывы бывали и с другими моими книгами. С двумя такими перерывами писалась книга «Что это было?». Сказать по правде, второй интервал изрядно затянулся: ведь прошло уже четыре года с тех пор, как он прервал мою работу над книгой. Я уверен, что резервуар теперь полон и что я мог бы снова взяться за эту книгу и дописать вторую половину, не останавливаясь и с неубывающим интересом, но я этого не сделаю.Писание меня раздражает. Я родился лентяем, и диктовка меня избаловала. Я уверен, что больше не дотронусь до пера, а потому эта книга останется незаконченной; жаль, конечно, потому что мысль там действительно новая и в конце читателя ждет приятный сюрприз. Есть и другая незаконченная книга, которую я, вероятно, озаглавлю «Убежище покинутых». Она написана наполовину и останется в таком виде. Есть еще одна под заглавием «Приключения микроба за три тысячи лет, описанные им самим». Она также сделана наполовину — и так и останется. Есть и еще одна: «Таинственный незнакомец». Она написана больше чем наполовину.Я много дал бы, чтобы довести ее до конца, и мне по-настоящему больно думать, что этого не будет. Все эти резервуары теперь полны, и все эти книги двинулись бы весело вперед и сами дошли бы до конца, если б я мог взять перо в руки, но я устал его держать. Была и еще одна наполовину написанная книга. Четыре года тому назад я довел ее до тридцати восьми тысяч слов, потом уничтожил — без боязни, что когда-нибудь вздумаю закончить ее. Рассказчиком был Гек Финн, а героями, разумеется, Том Сойер и Джим. Но я подумал, что эта тройка достаточно потрудилась в этом мире и заслужила вечный отдых. Есть такие книги, которые отказываются быть написанными. Год за годом они упрямо стоят на своем и не сдаются ни на какие уговоры. Это не потому, что книги еще нет и не стоит ее писать, а только потому, что для нее не находится соответствующей формы.Для каждой книги существует только одна такая форма, и если вам не удастся ее найти, то не будет и книги. Можете испробовать хоть десять неудачных форм, но каждый раз, как бы далеко вы ни продвинулись в работе, вы вдруг обнаруживаете, что форма не та; после этого книга неизменно останавливается и отказывается идти дальше. «Жанну д'Арк» я начинал шесть раз, и когда показывал результаты миссис Клеменс, она отвечала мне одной и той же убийственной критикой: молчанием. Она не говорила ни слова, но у ее молчания был громовый голос. Когда я наконец нашел верную форму, я сразу понял, что это то, что нужно, и знал, что скажет миссис Клеменс. Именно это она и сказала, без сомнений и колебаний.В течение двенадцати лет я шесть раз пытался написать простой маленький рассказ, который, я знал, можно было бы написать в каких-нибудь четыре часа, если б только найти верную отправную точку. Я шесть раз зачеркивал неудачное начало; потом, как-то в Лондоне, я предложил сюжет рассказа Роберту Мак-Клюру, с тем чтобы он напечатал его в журнале и назначил премию тому, кто лучше напишет. Я сам очень заинтересовался и говорил на эту тему полчаса; потом он сказал: «Вы сами его рассказали. Вам остается только закрепить его на бумаге точно так, как вы рассказали».Я понял, что это правда. Через четыре часа рассказ был кончен; значит, понадобилось двенадцать лет и четыре часа на то, чтобы получился тот крошечный рассказик, который я озаглавил: «Красный кружок». Начать правильно, без сомнения, очень важно. Мне это известно лучше, чем кому-либо. Лет двадцать пять — тридцать назад я начал рассказ, в котором речь шла о чудесах телепатии. Некто должен был изобрести систему общения между двумя людьми, находящимися за тысячу миль друг от друга, которая действовала бы так, чтобы они могли свободно беседовать без помощи провода.Четыре раза я начинал рассказ неверно, и он у меня не шел. Три раза я обнаруживал свою ошибку, написав около сотни страниц. Я обнаружил ее в четвертый раз, когда написал четыреста страниц; после этого я бросил писать и сжег всю рукопись в печке. 30 августа 1906 г.»

Прочитал две книги, одна - Стефан Цвейг «Вчерашний мир», последняя книга известного австрийского писателя. Размышления об ушедшей эпохе девятнадцатого — первой половине двадцатого века. Почему мир патриархальный внезапно рушится, в чем причина происшедшего? Автор не дает ответа на этот вопрос, он просто размышляет, об эпохе и людях. Мы можем только догадываться, что причина мировой трагедии скрыта глубоко внутри, категория правды и вымысла, движение спускового крючка... Выстрел в Сараево в Австрийской империи никого особо не потряс, эрцгерцог Франц Фердинанд там не пользовался уважением. Неделю после покушения, Австрия продолжала вполне себе расслабляться... И тут началось, внезапно и неуправляемо. Эпоха между двумя войнами, голод, инфляция, легкое сумасшествие масс, приход к власти нацистов, оккупация Австрии, эмиграция писателя в Англию. Читается захватывающе, на одном дыхании. Другая книга, уже Вениамина Каверина «Перед зеркалом», мне показалась писательским шедевром. Роман в письмах художницы и ученого-профессора математики, он живет в России, позднее в СССР, ее судьба занесла вначале в Константинополь, затем в Париж и далее на Корсику. Драма любви, притяжения чувств, творческого порыва. Письма были переданы Каверину в шестидесятых годах тем самым профессором, с просьбой литературной обработки и возможной публикации. Атмосфера писем настолько потрясла и захватила писателя, что он полностью отдался работе и получилась прекрасная книга, возможно лучшая в его творчестве.

Париж, Париж... Столицы мира – Лондон и Париж, Я между ними разрываюсь всуе, И, если Лондон мне показывает шиш, Париж, при первом рандеву флиртует. Он полностью доступен и раскрыт, В нем нет пренебрежения стилю, Дух Фронды здесь, похоже, не забыт, Как прежде вызывает ностальгию. Здесь трепет жизни, блеск и красота, Хороший вкус, фантазии и чувства, И кульминацией, примите завсегда Апофеоз французского искусства. Кулинария – вид искусства, как балет, Как опера в названии салатов, Возьмите спаржу, блинчики «Сюзетт», Кальмары-фри и мусс из авокадо. Здесь сумма мест, количество персон, Все значимо, как тот же счет к итогу, Но лучше не пытайтесь вслух «гарсон» Произносить, обидятся, ей богу. Для стилизации ступайте в «Бон Марше», Зимой в ходу шарфы, жилеты, кепи, Но только не ломайте им клише, Французы растеряются, как дети. Для них свобода – это броский стиль, В трансцендентальном мире и клошару, Без лишнего напряга, траты сил, Удастся с блеском подражать Ришару. В тотем свободы вжился авангард, Сезонный андеграунд нынче в моде, Сюрреализм, абстракция, поп-арт Присутствуют в семейном огороде. Приятно, право, улучив момент, Соприкоснуться с чувствами поближе, Любовь – центральный гиперэлемент Всеобщей мифологии Парижа. Любовь сильна набором фероном, Наполнена цветочным содержанием, И крутится чертовским колесом И нервно – напряженным ожиданием. В любви, конечно, действует сюжет, Рокочущее «р» - харизма стиля, Поет о жизни, о любви, душе Эдит Пиаф, что родом из Бельвиля. В кафе «Ротонда» шелестит шансон, В лесу Булонском бродят трансвеститы… А мне приснился неприятный сон, Что наши, в восемьсот двенадцатом разбиты. Мне сказку рассказали про Париж В далеком детстве и сейчас я слышу, Как падает листва и с мокрых крыш Дождь устремляется все ниже, ниже. Булонский лес промокнул под дождем, По капельке с листвы полнеют лужи… Ну, кто бы намекнул, что нам вдвоем, Удастся побывать на днях в Париже. Он изменился и похорошел, Немного постарел, но даже свыше, Он смотрится прекрасно, я нашел, Изящными в нем даже крыши. Париж увидеть в профиль и в анфас, Бескрылые, не упустите шанса, От Эйфелевой башни – весь Дефанс, На развороте – башня Монпарнаса. На севере – Монмартр и Сакре-Кёр, Сад Тюильри, Бобур, Ле Аль – к востоку, На юге – Вожирар и Монсури, Все раскрывается не тотчас, понемногу. Взгляд на прощание, затем скорее вниз, Торопит время, а его ничтожно мало, Ну что же, утоляя свой каприз, Пройдем по улочкам Латинского квартала. Людской поток захлестывал Маре, На острове Сите чуть-чуть потише, Ну, а в Латинском, точно в декабре, Немноголюдно, этим он и ближе. Как устаешь, порой, от этих спин, В толпе ли, в группе, ты – простая пешка, Когда на улице вдвоем, или один, То жизнь течет без суеты и спешки… Испытывая обувь на износ, Мы вглубь кварталов потянулись сами, И перед нами не стоял вопрос, А надо ль изучать Париж ногами? Его увидеть можно свысока, Взгляд изнутри – он ближе раз от разу, Да, зажигает, манит, но пока Мы с ним на Вы, не дать бы волю сглазу. Игривость, легкость, пестроту и шарм, Смешение культур, изящных стилей, «Бонжур, месье», «Пардон, мадам» - Всё это в ауре парижской замостили. Здесь ретро совмещают с Ар-Нуво, И прожигают жизнь, вползая в ниши, Всё это, как и мир, увы, старо, Но в этом, право, магия Парижа.

Движение вперед. Благодаря движению вперёд Летят года и протекают реки, И птицы совершают свой полёт, И гонщики тусуются на треке. Одни по кругу, а другие по прямой Оттачивают линию движения, И дуги гнут, стремясь найти покой, Все те, кто в стадии брожения. Благодаря движению вперёд, Пронзает свет межзвёздное пространство, И повсеместно тянется народ К теплу и свету, как растений царство. Благодаря движению вперёд, Уходят боль, стенания и муки, Час встречи приближая и разлуки, Не угадать, что выйдет наперёд. У вектора движения свой закон, Он будит тех, кто пребывает в неге, И давит внутрь десятком мегатонн, Движение рождая в человеке. Луч Солнца — устремление вперед, И Книга Будущего перед нами, Далеких звезд толпится небосвод, И мы в него упершись головами. Пусть чья-то мысль рисует пируэты И режет филигранно скользкий лёд, На всё находит «нужные» ответы, Я знаю, цель – движение вперёд. 21.05.2007г. - 28.11. 2025г.

Замечательная, прекрасная фактура для фото. Думаю, для съемки в тамошних условиях телевик очень бы подошел, что-нибудь из серии Canon EF 70-200mm f 2,8 L. Только, таскать его не легко.

Париж. Париж, весна, цветущие каштаны, Улыбка парижанки – нежный приз, Фантазии, мечты, гурманы, Казалось бы, вот это – Парадиз. Хорош товар ценою, видом, вкусом, Париж, конечно, может фору дать Любому городу парадом и искусом, Ну, в общем, здесь не скроешь, благодать. Давай, Мин херц, заглянем вглубь изнанки, Поскольку знаем - истина внутри. Достоинства скрывают недостатки- Прорехи, косяки и пупыри. Открытый город, колоритны люди, Наверно, не избегнуть братских уз, Но я, коль оказался здесь, в запруде, Пытаюсь выяснить, в чем плавает француз. Парижский разбавляя колорит, Упрямо и фронтально, как бараны, Обвешанные кучей пирамид, «Иди жюда!», - кричат «кафешантаны». Цыганки белозубые трясут Подъюбниками, прямо из потёмков, Судьбу, чего скрывать, преподнесут За «позолоту», даже для потомков. Туристов незатейливый галдеж, Толпа японцев, лезущих на фото, Конечно, марсиан здесь не найдешь, Но и французов маловато что-то… Весь в обрамлении сусального барокко Прошел, как ледокол, угрюмый бомж, На русском непечатном вдарив сбоку, Но может, то - француз, не разберешь. В сплетении эффектов красота Конечно, заслонит это уродство, Но в удалении от центра нищета Внезапно обнаружит превосходство. Тут блещут экзистенцией клошары, Толпятся в подворотнях алкаши, И топчут, топчут по ночам бульвары Любители понюхать анаши. Здесь Леди Ди промчалась с Аль-Файедом, Что оба не французы – в этом суть, Париж их притянул к себе магнитом – Не скрыться, не уйти, не отвернуть… Париж, весна, цветущие каштаны, Улыбка парижанки – нежный приз, Конечно, здесь излечивают раны, Но знайте, тут совсем не парадиз. Париж – перпетуум-мобиле идей, И вместе с тем, прибежище порока, И чудится мне, в толчее людей, Париж – столица Сенегала иль Марокко.

Красиво, жарко, романтично. Впечатляет. Но, есть в мире еще одно, очень красивое место. Это - Новая Зеландия - Южный остров. Тропа Королевы Шарлотты, Национальные Парки Тасман, Уэстленд, Маунт-Кук, Фьердленд (фантастика - 14 фьордов!), Южные Альпы, Острова Тонга. Короче, Мечта заветная, большая, голубая, розовая, плюсом следуют еще семьдесят шесть прилагательных. Впрочем, что я Вам о том рассказываю. Ведь Африка, это тоже очень-очень здорово!

Скалолазы. Скалолазы учат алфавит по Брайлю, В каждой зацепке своя буква, Я что-то тебе сигналю, Ты выдаешь метра три бухты. Метра три не так уж и мало, В сумме это все шесть - Через крюк, маятником, мама, Лучше не думать. Жесть. Вертикальная плоскость удобна Для размещения репродукций, картин, Вообще всего, что может висеть свободно Без движения. Она свободна от мин. Но впечатление здесь, как на минном поле, С первых метров, сразу, Не смотря на разные задачи и роли Саперов и скалолазов. Ницше писал, что «жить опасно», Вывод - с ним не следует спорить, Только одно не совсем ясно, Как это принять и усвоить? Движение по вертикали имеет Относительные удобства для... Короче, ежели туалет назреет, Тут просто— оголя. Доломиты, граниты, сланцы, Шероховатость зацепок, Выступы, упоры — наши шансы, Функциональный слепок. Кто не испытывал хоть раз мандраж От одного взгляда на стену? Точно ударом наотмашь - Бац! - по башке поленом. Впрочем, движение вверх лечит От болезни - эмульсии страха. И вот уже не так тупо торчит, В области груди и паха. Значит ли это, что движение Основа всего нашего Бытия? Лазанье, ползание, хождение – Мучения… Пешеходы шествуют по горизонтали, Но могут ползти, если надо, Польза в том для живота, талии, Пятой точки, или проще зада. Это упражнение без страховки Снизу. Без веревочной связи. Единственная сложность тренировки – В преодолении пыли, осколков, грязи. 13.08.2016г.- 12.11.2025г. В палатке. Сыпет снег, в палатке сыро, На холмах лежит туман, Облака скользят лениво, Разбредаясь по делам. Над ущельем предрассветным Гулким эхом камнепад Мелкой дробью равномерно Выбивает марш-парад. Глубоко в каньоне тесном Бьется бешеный поток, Сквозь хребты, теснины бездны Воды катит на восток. С ледника исходит холод, Зябко, кажется рассвет Далеко, есть лишний повод Потянуть свой сонный бред. Ледорубы под ногами И веревки в головах, Для игры в орла и решку Сердцу вряд ли нужен страх. С вечера все вперемешку Побросали. Что? Куда? Мокрый спальник, будто камень, Впрочем, это ерунда. Перевалы, перевалы От звонка и до звонка, Утром – осыпи и скалы, Днем – поверхность ледника. Летний зной сменяет стужу, След ожогов на лице, Здесь заглядывают в душу, Без страховки на конце… Снова тянет снегопадом, Шорох слышится во тьме, Может кто-то бродит рядом, Может, снится это мне.

Первая четверть века двадцатого. Революции, войны, эпидемии, разрушение империй. Время ускоряется, оно стремительно уничтожает старое и увядшее. На месте старого возникает нечто совсем новое и необычное — в обществе, культуре, искусстве, литературе, промышленности, науке. Наш Серебряный век— это часть некоего образа нового в русской литературе. ОПОЯЗ, РАПП, ВОЛЬФИЛА, Серапионовы братья, символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм. Сейчас можно с уверенностью сказать, что такого всплеска русской мысли не было ранее. Была русская литература с Пушкиным, Лермонтовым, Толстым, Тургеневым, Достоевским. Но то было, то есть совершалось не в горячке, в спешке, в попытке поразить и удивить извержением из кратера мысли лавой и пеплом словесного и идейного содержания. Серебряный век новое и совсем иное поразительное время. Время мысленного огнеметания, время трагическое и, вместе с тем, насыщенное творческим духом и содержанием. Время рискованное, даже с излишком. После октябрьской революции многие писатели покидают Россию, чуть позже некоторые из них возвращаются: Горький, Алексей Толстой, Куприн, Эренбург, Цветаева, Белый, Шкловский. Понятно, у каждого из них по-разному складывалась судьба. Не стану углубляться в частности, поскольку это ничего не даст. Надо быть свидетелем эпохи, а мы всего лишь наблюдатели из будущего. Частность — это авторская точка зрения писателей, поэтов и иных свидетелей той революционной Эпохи. Как все бурлило, кипело и плескалось, какая была горячка чувств и горячка отношений! Перечислю здесь несколько книг, авторы которых жили и творили в то огненно дышащее время, а вы, если заинтересуетесь, можете с ними познакомиться. «Хорошие книги заменяют лучший университет», - этими словами Эмерсона мы завершаем наше энергичное вступление в мемуарную литературу Серебряного века. 1. Н.Мандельштам Воспоминания» книги 1-3. 2. Э.Герштейн «Мемуары. Вблизи поэтов» 3. В.Демин «Андрей Белый» 4. А.Белый «Воспоминания о Блоке» 5. А.Белый «На рубеже двух столетий» 6. А.Белый «Начало века» 7. А.Белый «Меж двух революций» 8. Н.Ашукин Р.Щербаков «Брюсов» 9. А. Мариенгоф «Роман без вранья» 10. В.Каверин «Освещенные окна» 11. В.Каверин «Эпилог» 12. В.Катаев «Алмазный мой венец» 13. Дон Аминато «Поезд на третьем пути» 14. И.Лукьянова «Корней Чуковский» 15. В.Ходасевич «Портрет словами» 16. Е.Полонская «Города и встречи». 17. Н.Фридлянд (Крамова) «Пока нас помнят» 18. В. Березин «Виктор Шкловский» 19. В.Шкловский «Сентиментальное путешествие» 20. В.Шкловский «Жили-были» 21. В.Шкловский «О Маяковском» 22. Е.Шварц «Телефонная книжка» 23. С.Куняев «Поэзия.Судьба.Россия» 24. Р.Гуль «Жизнь на Фукса» 25. Г.Иванов «Китайские тени» 26. И.Одоевцева «На берегах Невы» 27. И.Одоевцева «На берегах Сены» 28. Н.Берберова «Курсив мой» 29. А.Цветаева «Воспоминания» 30. О.Форш «Сумасшедший корабль» 31. Д.Рэйфилд «Жизнь А.Чехова» 32. С.Богатырева «Серебряный век в нашем доме» 33. Тэффи «Моя летопись» 34. И.Ильф «Записные книжки» 35. Ю.Олеша «Ни дня без строчки» 36. К.Чуковский «Жизнь моя стала фантастичная.Дневники» 37. М.Цветаева «Автобиографическая проза» 38. Е.Шварц «Живу бестолково.Из дневников» 39. Л.Чуковская «Записки об Анне Ахматовой» 40. В.Катаев «Трава забвения» 41. В.Огнев «Амнистия таланту. Блики памяти» «Проза эта мемуарная, особая. Часто задаётся вопрос: зачем нам тайны чужой переписки, зачем нам ломкие страницы чужих дневников с неразборчивым почерком? Зачем нам чужие биографии? Они нам нужны затем, чтобы в очередной раз подтвердить, что человек не одинок. Что он похож на полярного исследователя, который взял след по старым письмам, по багру с исчезнувшей шхуны, а потом обнаружил стоянку предшественника с банками из-под пеммикана и прохудившимися канистрами. Он должен идти дальше, но на этом пути он был не одинок. Эмоции наши счётны, нас обуревают ужас и отчаяние посреди ледяной пустыни жизни, и вот уже кажется, что твоё одиночество — это одиночество мира. Но нет, читая письма мёртвых людей, ты видишь, что с твоими тревогами и твоим ужасом сталкивались и до тебя. Однако предшественники столкнулись и со счастьем открытия, с той небесной пузырчатой радостью, что наполняет человека в момент осознания того, что мысль сильнее смерти. Вот зачем нужны чужие биографии». (из книги В.Березина «Виктор Шкловский»)

Это Замечательно! На Малое седло есть четыре варианта подъема, три простые, один посложнее. От Малого седла до Большого седла сорок минут неторопливой ходьбы. Так что можно еще кое-что запланировать на будущее. На фото Большое седло, при желании туда можно подняться и на лошадках.

Первая четверть века двадцатого. Революции, войны, эпидемии, разрушение империй. Время ускорилось необычайно, оно стремительно уничтожает старое и увядшее. На месте старого возникает нечто совсем новое и необычное — в обществе, культуре, искусстве, литературе, промышленности, науке. Наш Серебряный век— это часть некоего образа нового в русской литературе. ОПОЯЗ, РАПП, ВОЛЬФИЛА, Серапионовы братья, символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм. Сейчас можно с уверенностью сказать, что такого всплеска русской мысли не было ранее. Была русская литература с Пушкиным, Лермонтовым, Толстым, Тургеневым, Достоевским. Но то было, то есть совершалось не в горячке, в спешке, в попытке поразить и удивить извержением из кратера мысли лавой и пеплом словесного и идейного содержания. Это было новое и совсем иное поразительное время - мысленного огнеметания, время трагическое и, вместе с тем, насыщенное творческим духом и содержанием. Время, к тому же, рискованное, после революции многие писатели покидают Россию, впрочем, через несколько лет некоторые из них возвращаются. У каждого из них своя судьба. Не стану углубляться в частности, ибо это ничего не даст. Тут надо быть свидетелем эпохи, а мы всего лишь наблюдатели из будущего. Потому частность — это авторская точка зрения писателей, поэтов и иных свидетелей той революционной Эпохи. Она может быть верной или не совсем, но она наиболее точно отражает характер происходящего. Как все бурлило, кипело и плескалось, какая была горячка чувств и горячка отношений! Мне достаточно лишь перечислить несколько книг, авторы которых жили и творили в то огненно дышащее время, а вы, если заинтересуетесь, можете с ними познакомиться. 1. Н.Мандельштам Воспоминания» книги 1-3. 2. Э.Герштейн «Мемуары. Вблизи поэтов» 3. В.Демин «Андрей Белый» 4. А.Белый «Воспоминания о Блоке» 5. А.Белый «На рубеже двух столетий» 6. А.Белый «Начало века» 7. А.Белый «Меж двух революций» 8. Н.Ашукин Р.Щербаков «Брюсов» 9. А. Мариенгоф «Роман без вранья» 10. В.Каверин «Освещенные окна» 11. В.Каверин «Эпилог» 12. В.Катаев «Алмазный мой венец» 13. Дон Аминато «Поезд на третьем пути» 14. И.Лукьянова «Корней Чуковский» 15. В.Ходасевич «Портрет словами» 16. Е.Полонская «Города и встречи». 17. Н.Фридлянд (Крамова) «Пока нас помнят» 18. В. Березин «Виктор Шкловский» 19. В.Шкловский «Сентиментальное путешествие» 20. В.Шкловский «Жили-были» 21. В.Шкловский «О Маяковском» 22. Е.Шварц «Телефонная книжка» 23. С.Куняев «Поэзия.Судьба.Россия» 24. Р.Гуль «Жизнь на Фукса» 25. Г.Иванов «Китайские тени» 26. И.Одоевцева «На берегах Невы» 27. И.Одоевцева «На берегах Сены» 28. Н.Берберова «Курсив мой» 29. А.Цветаева «Воспоминания» 30. О.Форш «Сумасшедший корабль»

Время и мы. Завтра пытается стать сегодня, А вчера, что от него осталось? Можно предложить советы для... Но это будет такая малость. Время, наводящее порой скуку, Теряется в глубинах вот-бытия, Мы бегаем с ним по кругу, От старта до финиша — ты и я. Время, обладая текучестью, В обход любого препятствия, Стирает мир сопричастностью, Без нашего в том участия. Просеивая при этом абсолютно все, Оставляя контраст и осадок, И что в этот миг оно несет, Эпоху Возрождения иль упадок? Мы, свидетели происходящего, Наблюдатели мгновений дня, Незаметно — текуче переходящего В годовые кольца почём зря. Последовательность смены минут, Суток, годов, столетий, Перпетуум-мобиле - наш маршрут, Между спонтанных междометий. Мы участники опыта, эксперимента Воспринимаем жизнь как «нечто», Всякий раз до определенного момента, Нарушающего планы и мечты. Его Величество - простой случай, Канва которого не случайна, Можно ходить туча тучей, И думать о чрезвычайном... Время стирает абсолютно всё - Печаль, депресняк, раздумья... Оно, между прочим, перенесёт И в перспективу благоразумия. Остается наблюдать за происходящим, Точно с нас взятки гладки, И думать над диетой щадящей, Что такое время в сухом остатке? Пугаться от того, что оно вечно, Это самое время, в котором все мы, Живем и действуем скоротечно, И в перспективе убеждены. Жизнь, как глубокая колея, С кучей неразрешенных вопросов, И если не хомут, то под хвост шлея, Все равно останешься с носом... Однако, время, при чём тут оно? Раз жизнь измеряется отрезком, В котором быть предопределено, Не нашим размышлением, а местом. Эту головоломку, коротая время, В каком-нибудь уголке — укрытии, Можно долго оттачивать про себя, Предвосхищать в событии. Все постоянное изменяется, Лишь изменяющееся подвержено смене, Пред Беспредельностью склоняется Всяк пребывающий на сцене. Сменяются взгляды, изображения... Но время присутствует неизменно, В поэтическом воображении, Можно сказать, оно нетленно. _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ Сознание и время сошлись в потоке, Объекты материи, но жизнь одна, Нас перлюстрируют в эпилоге, При пробуждении ото сна. 23.10. 2025г.

Осенние вклады. Люблю осенние творения- Прохладу, ранний листопад, Пустячных слов столпотворение И в «Сбере» депозитный вклад. Люблю осенних ярких красок Перенасыщенную кладь, Задумчивость поры загадок И завороженную стать. Люблю туманы над рекою, Грибные тайные места, Порывы ветра в непокое, Припар с духмяного листа. Люблю прогулки, размышления, Распахиваю кладезь — дверь, В желанном умиротворении, Что вспоминается теперь... Чуть хрустнет ветка под ногою, И шорох проползет тотчас, Неспешно и своей тропою, Кабан уходит прочь от нас. Нет комаров и прочей мошки, Звенящей в яростной жаре, Лишь пополняются лукошки, Тебе достаточно? - «Добре». Тропинка узенькая вьется Через полянки, вдоль ручья, Когда пройти еще придется, Верст двадцать с гаком, сгоряча? Уйдет осенняя прохлада, Чредою втянут холода В октябрь, тут утепляться надо, И мысли строить, господа. Мы ждем, когда нагрянут «мухи», И лужи стянутся ледком, Чтобы, сведя баланс в Гроссбухе, Продумать планы о другом... 10.09.2024г. - 17.10.2025г.